— Нет.

Детский смех заставил нас обоих оглянуться. Женщина в тонком кружевном белом платье вела к поручням трех своих маленьких дочерей, тоже в кружевах и лентах, как и их мать. Я спросила:

— Где мы можем поговорить?

— Иди за мной.

Алек повел меня на корму, в комнату с белыми, искусно декорированными стенами и толстыми коврами на полу; взглянув на полки, заставленные книгами в кожаных переплетах, я поняла, что это корабельная библиотека. Белые греческие колонны придавали комнате потусторонний вид. Элегантные, наполовину задернутые шторы превращали свет позднего дня в насыщенное золото. В этот час, когда начинались вечерние развлечения, в библиотеке не было никого, кроме нас. Мы с Алеком снова остались наедине.

— Габриэль была моим единственным верным другом в Париже, — начал Алек, — Иногда она казалась мне сестрой, которой у меня никогда не было. Необузданной, такой, что осмелилась пойти на сцену, завести дурную компанию, делать такие вещи, которые шокировали моего отца, и все-таки оставаться доброй в душе. — Уголки его губ тронула печальная улыбка, словно он думал о маленькой девочке с хвостиками, а не об искушенной актрисе. — Я привык думать, что если бы и мог рассказать правду о себе кому-нибудь, кроме отца, то только ей. Лучше бы я это сделал. Если бы я все честно рассказал Габриэль, она бы меня боялась. И смогла бы уберечься. Она осталась бы жива.

— Вот почему вы вернулись из Америки в такой спешке. Вы боялись, что вас свяжут с убийством Габриэль.

— Если бы меня отправили на гильотину, я бы сказал, что заслужил это. А иногда думаю, что проще было бы умереть, чем влачить такое существование дальше, зная, что, скорее всего, убил ее. Но скандал, горе — все это уничтожит отца, а он ни в чем не виноват. Я продолжаю находить новые способы погубить как его жизнь, так и свою. Поэтому все, что я мог, — это бежать из Парижа, отложив на время поиски информации, которую можно использовать против Братства. И все, что я могу теперь, — это убраться как можно дальше от человечества.

Я подалась вперед и заговорила, очень тщательно подбирая слова, — было важно задать ему вопрос единственно верным образом:

— А вы помните, как убивали ее?

Алек помотал головой:

— Волк затуманивает мое сознание. Потом я почти ничего никогда не помню.

— Братство могло…

— О Тесс, не думаешь же ты, что я не задавался этим вопросом? Да, это возможно. Но тогда почему они мне об этом не рассказали, чтобы продемонстрировать свою власть? Именно так они и должны были поступить — начать мною понукать. И точно так же вероятно, что это сделал я, и… я никогда не узнаю.

— Я знаю. Вы ее не убивали.

Алек недоверчиво уставился на меня и тяжело рухнул в ближайшее кресло, словно мое откровение лишило его последних сил. Я опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руку:

— Это сделало Братство. Они поступили с ней так, как пытались поступить со мной, — использовали ее, чтобы заставить вас бояться и чувствовать свою вину. Поэтому и не сказали вам — чтобы заставить вас сомневаться в себе! Михаил думает, что если вы совершите убийство, то кинетесь к ним, желая остаться на свободе, и пройдете посвящение, чтобы больше никогда не оказаться в подобном положении. Поэтому они убили Габриэль и заставили вас думать, что это сделали вы. Когда это не сработало, они попытались повторить то же самое со мной и заставить вас убить меня на месте.

Я его не убедила.

— Да, я понимаю ход твоих мыслей. Но факт остается фактом — в ту ночь я вырвался на свободу. Я мог ее убить. Знал, где она живет. А став волком, я ничем не отличаюсь от них.

— Отличаетесь! Я все время думаю о той первой ночи, когда Михаил запер меня с вами. — В памяти всплыли пар и жара, я снова увидела рыжего волка, причем намного отчетливее, чем раньше. — Я прокручиваю это в голове снова и снова и поэтому убеждена: если бы вы захотели, могли бы убить меня сразу. Но вы этого не сделали. Когда я заперлась в кабинке, за дверью, которая никак не могла вас остановить, вы охраняли меня снаружи. Когда Михаил тоже превратился в волка и попытался напасть на меня… Алек, вы сражались на моей стороне. Я теперь очень хорошо это понимаю. Не как за свою добычу — вы сражались, чтобы защитить меня. Той ночью вы меня спасли. И будь вы рядом с Габриэль в ночь, когда она погибла, вы бы и ее спасли, я знаю это сердцем.

— Ты не можешь быть уверена. — Алек покачал головой, но в его глазах зажглась мучительная надежда.

— Могу и уверена. Может, вы и не помните себя, став волком, но волк помнит, что он человек. Вы намного больше, чем просто зверь. — Я стиснула его руки, прижала их к сердцу, поцеловала костяшки пальцев и спрятала у себя под подбородком. — Вас нельзя лишить человеческой природы. Этого не может ни Братство, ни проклятие полной луны. Ваше сердце сильнее. Верьте в это, потому что я верю.

Он взял мое лицо в ладони и поцеловал меня. Вчера вечером поцелуй был страстным, сегодняшний оказался другим — более настойчивым, но при этом таким сладким! Алек приоткрыл мои губы, а я запрокинула голову и обняла его за шею.

Алек потянул меня к себе в кресло, я села к нему на колени. Его объятие было таким теплым! Я даже через пиджак ощущала силу его мышц, чуяла близость волка, но больше его не боялась. Волк — часть этого мужчины, и я принимаю их обоих. Я хочу их обоих.

Алек прошептал мне в щеку:

— Я опасен для тебя. Если не волк, то… до тех пор, пока Братство меня преследует…

— Михаил охотился на меня до того, как мы с тобой встретились, помнишь? Поэтому мы и встретились. — Я погладила его по щеке. — Кроме того, рано или поздно я все равно оказалась бы в гуще событий.

И вытащила из кармана Клинок Инициации.

Глаза Алека широко распахнулись, но потрясение тут же сменилось гордостью.

— Тесс, ты… ты…

— Отважная?

— Я хотел сказать — бесстрашная. Но да — ты отважная, и храбрая, и просто чудесная. — Он поцеловал меня, на этот раз еще крепче.

Тяжелый клинок оттягивал мне руку; тело казалось горячим, каждый сустав, каждая косточка мгновенно ослабевала, но я продолжала сжимать кинжал. Драгоценные камни врезались в кожу, от соприкосновения с ладонью металл нагревался.

Когда мы снова смогли соображать, я положила голову на грудь Алеку, и мы вместе начали рассматривать Клинок.

— Он кажется мне средневековым, — произнес Алек. — Ему, может, уже тысяча лет. Как же далеко назад, в глубь веков, простирается власть Братства?

— Вряд ли это теперь имеет значение, правда? Потому что твое будущее им больше не принадлежит. — Ну как же это не пришло ему в голову раньше? — Алек, именно таким Клинком они пользуются для посвящения, так? А это значит, что ты можешь все сделать сам. Можешь перестать превращаться каждую ночь, если не хочешь, и при этом не будешь иметь ничего общего с Братством!

Ожидаемого ликования не последовало. Алек с мрачным лицом вел пальцем по рукоятке кинжала и по моим пальцам, сжимавшим его.

— Все не так просто, Тесс. Инициация требует большего, чем простой порез Клинком. Насколько я понимаю, они привлекают старинную магию — старинную магию, которой я не знаю.

Я сокрушенно привалилась к нему:

— Так он тебе вообще не поможет?

— Что? Нет! Он мне очень, очень поможет. Больше, чем что-либо с тех пор, как началось это безумие. — Алек согнутым пальцем приподнял мой подбородок. — Я не разбираюсь в магии, но, помимо Братства, существуют другие, и они разбираются. Существуют мятежные волки, бывшие члены Братства, и те, кто отказался к нему присоединяться. Я даже слышал разговоры о женщинах-оборотнях, скрывающихся