Вышел на крыльцо глянуть, кто его навестил в столь поздний час. Но около дома — ни души.

Только к корыту повернул — опять стук. Мужик про полотенце забыл. Голяком из дома выскочил и к окну, куда стучали. Хотел выругаться, да язык будто онемел.

Дикие голуби, воркуя под стрехой, гнездо вили. И невольно задевали стекло. Они были так заняты, так спешили, что не обратили внимания на голого человека, ставшего новым хозяином дома.

«Выходит, не один я здесь канать стану». Федька неожиданно для себя обрадовался и вернулся в дом, улыбаясь.

Весна в эти места всегда запаздывала. И только холода были стойкими. Может, потому все живое дорожило каждым погожим днем, всякой теплинкой.

Торопился и Федор. Нашел в сарае лопату, топор и пилу. Все отточил, привел в порядок.

В три дня обошел, изучил весь свой участок, помеченный засеками прежнего лесника.

Всю речку прошел. Разобрал заторы на ней, очистил от коряг. Оглядел дно. Понял: сюда на нерест заходит кета. Значит, нужно подготовить нерестилища. Заодно успеть отсадить молодые саженцы от сухостоя. На места старых вырубок их поместить, где больше солнца и тепла.

За работой время полетело незаметно. Домой возвращался затемно. Порою не хватало сил, чтоб приготовить ужин. Он засыпал сразу. А утром снова шел в тайгу.

«Ну, для кого я пашу? Опять на власть? Ту, какая меня мокрила! Да что ж за дурак! Козел! Иль мало было мне? Зачем я свой родной горб мозолю? Что за это иметь буду? Еще одну ходку или ссылку? Будь они неладны! Из одной тюрьмы в другую!» — втыкал он лопату в мох. Из-под стланика с писком выскочил выводок куропаток. Серые птенцы бежали за матерью подальше от гнезда, рядом с которым оказался обозленный, усталый Федька.

«Простите меня, дурака! Вы — ни при чем. Как и тайга! Я больше не сорвусь, не помешаю вам. Живите спокойно». Он ушел от стланика подальше.

«Приморили в чертоломине! Обещались коня дать в подмогу, денег. Да только все сбрехали! Слова что вонь из худой задницы. Сколько ни трещи, тепла не взыщи», — сплевывал он на измозоленные ладони и вдруг услышал:

— Федор! Эй, Бобров! Где ты?!

Лесник, выйдя из-за деревьев, глазам не поверил: люди около двух телег, загруженных доверху! Они ждали его, звали, как хозяина, мужика!

— Родимицы мои! — забыл он недавнее и вприскочку, через пни и кусты, помчался к приехавшим.

— Принимай! Тут все твое! И кобыла! Как обещали! Правда, думали, сбежал ты от нас! От глухомани нашей! Пока вконец не одичал! Ан, глянул на участок, что по дороге, везде твоя рука видна! И совестно стало за свое сомненье. Путевый ты мужик! Прости меня! — говорил главный лесничий, помогая разгрузить телеги. — Тут мы тебе и семена для огорода привезли. И спецовку для работы, и постель. Инструмент новый взяли. Чтоб не было мороки. Оружие тоже привезли. Мелкашку и дробовик. На всякий случай. Положено! Все ж тайга! Стрелять, небось, умеешь? — глянул на Федьку бегло.

— Нет, — выдохнул мужик честно.

У приехавших тюки с плеч попадали от удивления:

— А за что сидел?

— Я не убийца! Я ни у кого жизнь не отнимал.

— Вон оно как… Выходит, учить придется? Тут ведь тайга! Случается, на зверя напарывались мужики. Без оружия никак. Вот ведь незадача! И мы-то были уверены, что ты — отменный стрелок! — качали головами приехавшие из лесхоза.

— Да ладно зверь! Бывает, из тюрьмы сбегают злодеи! — вытаращил глаза главный лесничий. И, вспомнив, откуда они взяли Федьку, добавил: — Те, кто стрелять умеют… И ножом лучше ложки орудуют… На горе добрым людям…

— И такое было? — удивился Бобров.

— Каждый год ловят бандюг! Беглые… они страшней зверя! Оттого не выдержал прежний хозяин этого дома. В тот год к нему трижды незваные гости наведались. Так он собаку от них завел. Прирезали урки. Что им собака, коль на людей руку поднимали? А старик слаб. Годы подточили. И хотя любил участок, жизнь милее, — проговорил старший лесничий.

— Да ты не пугай новичка! Он серед этих гадов в зоне сумел выжить. А уж на воле тем более выстоит! Ты лучше про реку не забудь сказать! — напомнил кто-то из приезжих.

— Вот, кстати, напомнил! Не столько зверья опасайся, сколько реки. Особо во время разливов в половодье. Они здесь в мае начнутся, когда снег на сопках таять начнет. Речонка эта, Кодыланья, тоже в такое время пузатой становится. Почти к порогу твоего дома подходит. На шесть, а то и семь метров уровень воды в ней поднимается. Корчи, бревна с сопок прет что твой бульдозер. Все с пути сметает. Как пьяный сатана. Гляди, в это время надолго никуда не отлучайся. И осторожен будь. На всяк случай, знай, лучше наверху ночуй. Себе и нам спокойнее будет. И еще одно помни! Не помогай беглым! Запачкаться с ними легко. Очиститься — никогда не сумеешь!

— Почему же сразу не сказали, не предупредили в зоне, что такой участок мне даете? Тут было бы над чем подумать и не торопиться с согласием, — упрекнул Федор приехавших.

— Ваш начальник сказал, что найдет того, кто не только тайгу знает, но и за себя сможет постоять. Не он, а беглые его обходить будут. И в бега не ударится. Живучим тебя назвал, крепким орешком, как раз таким, какой нам нужен.

Федор усмехнулся. Ничего не ответил. А про себя решил остаться на участке, попробовать свои силы.

Половодье в этом году прошло на реке спокойно. Река будто решила пожалеть человека, и талые воды с сопок прошли за неделю, не испугав, не потревожив Федора.

Он успел вспахать огород, выбрав для него тихую солнечную поляну. Посадил картошку, лук, всякую нужную мелочь. И, управившись, снова пошел в тайгу.

Убирал сухостой из чащи, отсаживал саженцы из сырых распадков в прогретые солнечные затишья. Прореживал, засаживал проплешины, выравнивал тайгу, расчищал буреломы и завалы.

Случайно наткнулся на родник, привел и его в порядок, чтобы лесная живность могла прийти на водопой без боязни. И уже через три дня приметил здесь множество звериных следов.

«Не зря старался», — радовался лесник, увидев, что на участке прижилось много живности.

Каждый день пополнял Федька запасы дров. Приносил сушняк из тайги, тут же пилил, складывал в поленницы. А потом и на лошади вывозил его. Все ж быстрее и легче.

Мелкашку и дробовик не брал с собой в тайгу. Завернул в мешок, положил в кладовке на полку. От самого себя на замок закрыл. Посчитал, что коли суждено ему от зверя погибнуть, ружье не спасет. На все судьба. Ее не уложишь из двухстволки. С собою брал охотничий нож. Да и то не от зверья, в тайге оно на каждом шагу водится.

Федька так и не заметил, как прошла весна. В заботах и хлопотах одиночество не допекало. Единственное, что вошло в привычку, чем бы ни занимался, поругивать власти. Так, вытаскивает корягу из чащи и бурчит:

— Вот бы всех гадов за уши! За жопу! Пригрелись, как гнида, на людской крови! Сосут. Сами пахать отвыкли. Тоже мне, руководство! Это что ж? Руками водят? А за что их кормить, туды их в сраку, хорьков вонючих! Чем руками водить, нехай бы повкалывали! Чтоб пар из задницы, как из паровоза, попер!

А рубит сухостойное дерево и снова поливает власть:

— Никто ей, окаянной, не нужен. Ни человек, ни зверь, ни тайга! Во! Как привезли эти лесхозовцы, так с того дня ни одно рыло сюда не сунулось! Как я тут? Что на участке? Плевать им на все! А уж и время прошло — целых два месяца! Иль ждут, что сам возникну? Ну, тогда вам мало не покажется! — грозил Федька всем сразу.

Он косил сено на зиму лошади и говорил с ней, как с человеком:

— Вот ты, Клеопатра, что думаешь про нашу жизнь? Хреновая?! И я тоже не лучше тебя! Такого ж мнения. Выкинули из зоны вроде на волю. Ан огляделся, та же каталажка! Чего головой мотаешь? Не согласна? Эх ты! Знала бы, какою жизнь бывает! Если из тайги вылезти! Ты ж дальше леса не была нигде. Думаешь, вся земля в тайге? Хрен там! Это нас с тобой упрятали от жизни! Тебя — по лошадиному