— Нет! Ни хрена! Его паскуда скольким кентам судьбы изломала, жизнь укоротила! Ее давно пора было замокрить!

— Замолкни, Федька! Она — баба! Таких жмурить западло! Тогда на свете ни одной судьихи не было бы! А главное! Не столько она тебе жизнь искромсала, сколько «малины».

Федька резко повернул от стола, письмо швырнул в печь, пошел к шконке, злясь на Архипыча.

А утром, едва Федька проснулся, его срочно вызвали в оперчасть.

Он терялся в догадках, стараясь разгадать причину вызова.

— Вас начальник зоны вызвал на беседу. Подождите, доложу! — вышел оперативник и вскоре привел Федьку к начальнику тюрьмы.

— Присядьте, Бобров. Разговор у нас с вами не минутный. Обсудить кое-что придется. Не на ходу такое…

Федька сел напротив начальника зоны. Терялся в догадках: что потребовалось от него этому человеку? И почему-то некстати вспомнилось, как не хотел он брать Федьку в зону, требовал, чтобы его отправили обратно.

— Скажите, Бобров, вы долго работали в тайге?

— Как только приехали в Сосновку. С детства. И до случившегося, — ответил не раздумывая.

— Работали только на лесозаготовках?

— Еще на стройке. Дома в поселке ставили. Деревянные. Вместе с мужиками нашими сосновскими.

— У вас через год заканчивается срок наказания. Судя по делу, а я его внимательно изучил, возвращаться некуда. Не к кому. Разве что в прошлое. Но этого я не пожелаю никому. Короткой будет ваша воля. И безрадостной. Хочу помочь вам найти себя в дне завтрашнем. Возможно, получится. Но на это надо решиться добровольно, без принуждения, — глянул начальник зоны изучающе и продолжил: — У вас имеются зачеты. Работали добросовестно. Сил не жалели. Замечаний за вами нет. Нам нужен такой человек. Вернее, не нам, не зоне, Сахалину. Проявите себя…

— Где? — нетерпеливо перебил Федька.

— Хотим отправить вас в лесничество. У них большая проблема с кадрами. Обратились с просьбой, мол, дайте нам знающего работягу, кому пришло время душу вылечить на свободе. Чтоб тайгу, как дом свой, берег и любил… Вот я и остановил свой выбор на вас. Подумайте. Если согласны, через пару дней отправим вас в распоряжение лесничества, либо они сами сюда приедут, заберут без мороки.

— А если не соглашусь, то этот год мне в зоне канать? И зачеты по боку? — спросил Федька вприщур.

— Да зачем же так? Если не согласитесь, все равно в срок выйдете на свободу. Но только куда пойдете? Ведь и к воле привыкнуть надо. Не бросаться очертя голову во все тяжкое. А по выходе у вас возникнут проблемы с жильем и с работой, с едой и одеждой. Помочь некому. Самому трудно. А в лесничестве все сразу помогут уладить. И вам проще, все постепенно приобретете, осмотритесь. Может, переедете потом на материк. Вдруг да и привыкнете у нас. Станете хозяином тайги — своей, вольной.

Федька думал, взвешивая все. Начальник зоны не торопил. Добавил лишь, что в случае согласия на материк Бобров поедет лишь через три года — в отпуск, сразу на полгода.

— Тогда сумеете место для жизни приглядеть и работу подыскать, времени на все хватит, — советовал начальник зоны.

…А через три дня увозили его из зоны двое мужиков. На машине за ним приехали. И враз на участок повезли. Назвали площадь. Сказали, что ближайший поселок Кодыланья от Федьки в семнадцати километрах будет. Это, мол, железнодорожная станция. Там же и море. А он, Федька, будет в красивейшем месте жить. В долине. Ее со всех сторон тайга и сопки отгородили от всех ветров. Есть река. Совсем близко от дома. Прямо под сопкой. Адом на взгорке стоит. Из окон все вокруг далеко видно. Одно плохо: редко туда люди заглядывают. Разве что охотники. У них там зимовья в тайге. Ну да и они делом заняты — пушняк добывают всю долгую зиму. Надоедать не будут. Охотники в основном старики. Разве что курева у кого не хватит. А так их из тайги век не выманить.

— Кобылу тебе дадим, чтоб в обход на ней ездил. И за продуктами сумел бы добраться. Сани и телега имеются. Даже плуг есть. Огород поднимешь. Курчат, кабана заведешь. И заживешь спокойно, — говорил главный лесничий.

— Ты давай привыкай быстрее! Мы и ружье тебе выдадим, и порох. Получишь подъемные, спецовку, — тарахтел рядом кадровик, обрадованный, что нашли хозяина на самый трудный участок, куда никого и калачом не заманишь.

— А вот и Кодыланья! Давайте в магазин зайдем! Ведь тебе надо купить продуктов. Подъемные вместе с авансом получишь. Через десять дней. Их тоже прожить надо. Не голодать же на участке! — пожалел Федьку кадровик.

Вскоре, свернув с широкой наезженной дороги, машина пошла по боковой — горбатой, ухабистой, петляющей меж сопок по распадкам, — делая виражи вокруг мари, перескакивала реку и вечером подъехала к сопке, на середине которой, словно на плече вулкана, стоял дом.

— Вот твои хоромы! Входи, хозяин! — предложил главный лесничий, отчего-то не решаясь войти в дом первым.

Федька быстро взбежал на сопку.

Дом… Второй в жизни… Станет ли он родным? Или приютит лишь на время? Останется ли Федька в нем хозяином? А может, лишь дух переведет? Как встретит дом? Какую судьбу подарит? Снял он шапку перед порогом и, перекрестившись, открыл дверь в сени. Из них двери в сарай и в дом…

— Направо! — подсказал кадровик.

Мужик отворил дверь в дом. И зажмурился. Лучи заходящего солнца били в окно щедрым светом, словно приветствовали человека в новом жилище.

— Ну! Вот и оглядывайся. Свыкайся! Мы тебе продукты поднимем. А ты хозяйствуй! — торопились мужики. И через полчаса уехали, пообещав наведаться на этой неделе.

Федька сидел один в доме. Ему верилось и не верилось в случившееся.

Он на воле! Это точно, не сон! Он хозяин дома и целого участка тайги! Правда, все предстоит привести в порядок, обжить.

Федька оглядел каждый угол дома. Последний хозяин уехал отсюда два года назад. Состарился. Перебрался к дочери в Оху, внуков растить. Для тайги сил маловато осталось. А она слабых не терпит. Дед вовремя спохватился. Умелые руки были у него. Вон топчан какой широкий да крепкий. Сам соорудил. Стол да табуретки, лавки и скамейки, даже шкаф для посуды есть. В стене — ниша для одежды.

Добрым был человеком. Неохотно расставался с участком. Вон и посуду оставил всю. И постель. Запас дров немалый. Видно, долго не решался уходить…

Федька проверил печь, затопил ее. Обмел паутину. Тщательно подмел полы в комнате, на кухне, в прихожей. Выложив из мешков продукты, стал соображать, что можно приготовить себе на ужин.

Пока возился у плиты, немного отвлекся. Едва сел к столу, опустились руки. Федька тогда не мог понять, отчего вдруг расхотелось есть, почему так быстро перестал он радоваться воле?

Он еще не осознал, что, выдернутый из зоны, из барака, из привычной обстановки, он не терпит одиночества. А оно подступило к нему вплотную из каждого угла.

И тогда лесник заговорил сам с собой. Громко, чтобы заглушить непонятную, незнакомую доселе тоску по человечьим голосам и лицам.

«Хавай, Федька, свою дрисню! Что сварганил, то и наворачивай! Это туфта, что баланда жирней! Ее зэки слезами запивают. А ты вольный теперь! Потому кашу с маслом жрешь. И не вороти мурло! Вовсе она не подгорела! Это от печки дымком пахнуло! Давай, лопай!» — заставлял себя Федька и вспоминал, чем сейчас заняты в зоне зэки.

«Нет! Определенно у меня крыша поехала, если я на воле тюрягу начал вспоминать! На кой она мне?» Он прибавил огня в керосинке. И вздумал привести себя в порядок.

Федька блаженно парился в корыте, когда услышал стук в окно.

«Кого это черти на ночь глядя принесли?» — разозлился мужик и, обмотавшись полотенцем, подошел к окну. За ним непроглядная тьма.

Едва снял с себя полотенце, снова стук в окно услышал. Лесник мигом голый зад полотенцем обмотал.