отодвинул букет, то же.
— Я очень обеспокоен состоянием Симеона, — начал он без предисловий. — Лечение продолжается уже три недели, а улучшения нет. Мы с Жоффре посоветовались и решили сменить метод.
— Вот как? — отозвался Барт, сердце у которого тревожно сжалось.
— Да. Беда в том, что у Симеона опасный дефицит тромбоцитов, и велик риск геморрагии, — продолжал Мойвуазен на медицинском жаргоне, который обезличивает боль. — При таком положении дел мы не можем двигаться дальше.
— Не можете?
— Нет.
Мойвуазен взял со стола очки и, как и в первый раз, оценивающе посмотрел на Барта. С нескрываемым неудовольствием.
— Вы, я полагаю, часто меняете партнеров?
— Партнеров? — эхом повторил Барт, гадая, не снится ли это ему.
— Вы поняли мой вопрос?
— Да-да. Нет. Да, понял. Нет, не часто… ну, не так часто.
Барт ждал хоть какого-нибудь знака одобрения со стороны Мойвуазена. Губы профессора непроизвольно дрогнули, что было, скорее, признаком раздражения.
— Эта серьга у вас… как давно вы ее носите? Меньше полугода?
— Да это так, по детской дури. Мне тогда было всего шестнадцать.
— Я не прошу вас оправдываться, — сказал Мойвуазен, которого разговор начинал забавлять. — Заболевания, передающиеся половым путем, у вас когда-нибудь были? На СПИД регулярно проверяетесь? Наркотики употребляете?
Барт, словно оглушенный, только кивал или отрицательно мотал головой. Мойвуазен мысленно делал пометки в своем вопроснике.
— Татуировки в последнее время делали? Нет? Поездок в тропики не совершали? Нет? Сердечные проблемы возникали?
— О, сколько угодно!
— Я имею в виду, в кардиологическом плане.
— А, тогда нет, до этого еще не дошло, — поправился Барт.
— Вы понимаете, почему я задаю вам эти вопросы?
— А я должен что-то понимать?
— Я спрашиваю все это, потому что Симеону необходимо переливание тромбоцитов. Так что нужен донор. Здоровый.
— А, вон что!
— Да.
Как только тот или иной разговор принимал слишком серьезный оборот, у Барта заклинивало мозги. Как если бы он отказывался что-либо понимать. Не подозревая об этой особенности молодого человека, профессор Мойвуазен начал лекцию:
— Во избежание реакции отторжения, донора выбирают по признаку совместимости с реципиентом. Если я пошлю запрос в национальную картотеку доноров, у меня один шанс на шестьдесят тысяч найти подходящего, а если такой и найдется, он может оказаться недосягаем. Шансы найти совместимого донора значительно повышаются, если искать среди родственников. Вы понимаете, почему я в первую очередь обратился к вам?
— Да-да, — пробормотал Барт, совершенно сбитый с толку.
— Если тест на совместимость даст положительный результат, вы, полагаю, согласитесь стать донором?
Бартельми ответил жестом, который можно было истолковать как «без проблем».
— Прекрасно. Благодарю вас, — заключил Мойвуазен, вставая. — Сейчас я позову Эвелину, пойдете с ней, сдадите кровь на анализ.
— Что сдам?
Но Никола уже был за дверью и звал медсестру.
Кровь Барта в двадцать четыре часа проверили на все что только можно и не нашли у него ни герпеса, ни гепатита, ни СПИДа. Более того, можно было подумать, что тут вмешалось само провидение: тесты показали идеальную совместимость с кровью Симеона. Профессор Мойвуазен, в халате нараспашку, руки в карманах, поспешил к Жоффре.
— Мы сможем вытянуть Симеона! — объявил он.
— Есть, однако, небольшая проблема, — охладил его пыл Жоффре при всем своем врожденном оптимизме. — Дело в том, что «Барт» упал в обморок, когда у него брали кровь на анализ. По-видимому, он не выносит вида крови.
Говоря о Бартельми, Жоффре не мог скрыть своего к нему презрения. Мойвуазен нахмурился.
— Это было бы уж слишком глупо, — пробормотал он. — Когда он приходит, в два?
— Педик-то? Да.
Никола хотел было что-то сказать, но только шумно втянул носом воздух.
В два часа Барт прошмыгнул в 117-ю палату, не имея большого желания попадаться на глаза Мойвуазену. Обычно Симеон ждал его, полусидя в постели с подложенными за спину подушками. В этот раз он лежал и дремал с полузакрытыми глазами. Его лицо напоминало посмертную маску. Барт испуганно попятился к двери.
— А, вы уже здесь!
Позади него стоял Мойвуазен.
— Пойдемте, я провожу вас в центр переливания крови. Это тут, рядом.
Барт залепетал было: «Нет-нет, я не могу», но профессор крепко ухватил его за локоть и подтолкнул к кровати.
— Посмотрите на вашего брата, — сказал он, и отпустил Барта, брезгливо убрав руку. — Ну? Не можете, значит?
Мойвуазен понимал, что вышел за рамки профессиональной этики. Но, как говорится в проспектах центральной станции переливания крови, «донорство должно быть глубоко мотивированным даром».
Бартельми покорно последовал за Мойвуазеном. Он, никогда не считавшийся ни с чьим мнением, не хотел выглядеть чудовищем в глазах профессора.
— Только я теряю сознание, — предупредил он. — С этим я ничего не могу поделать.
— Ничего, приведу вас в чувство, — равнодушно отозвался Мойвуазен.
Они вошли в процедурную, где два донора уже сидели в специальных креслах, положив руки на подлокотники. Барт отпрянул назад, но натолкнулся на Мойвуазена.
— Осторожно, не сшибите, — мягко сказал Никола.
Профессор положил руку на плечо Барта и подвел его к свободному креслу.
— Я сам им займусь, — сказал он медсестре, которая с улыбкой направлялась к ним.
У Барта уже шумело в ушах. В глазах начинало темнеть. Он готов был упасть в обморок еще до укола. В полубессознательном состоянии он повалился в кресло. Мойвуазен, помог ему снять пиджак и закатал оба рукава выше локтя, не уточняя, что колют в обе руки.
— Нормально? — спросил он, неуловимым движением вонзив в вену первую толстую иглу.
Ответом ему был стон. Кровь, темно-темно красная, сразу же потекла в трубочку. Никола поднял глаза и увидел молодого человека, которого все отделение, смеясь, называло Бартом и которому сейчас было совсем не до смеха. Невольная жестокость пробудилась в нем, и, закрепляя вторую иглу, врач весело бросил:
— Вот так, это вам на два часа!
Барта тряхнуло, словно его кресло превратилось в электрический стул.
— Да вы не бойтесь, — сжалился Никола. — У вас не собираются все два часа выкачивать кровь. С помощью центрифуги отделяются одни тромбоциты, а остальная кровь возвращается к вам. Видите, через
