столяру.

— Почему же все равно? Далеко не все равно… Хороши бы мы были, ежели б ломили напрямик, как ни попади!

— Ну вот, видите! Вот и тут тоже не все равно — как и с какого края начать грудинку резать…

Часовщик поднял стакан. Поощрительно кивнул столяру головой.

— Я не разбираюсь в вашем ремесле, — сказал он, — но вы совершенно правы. Нельзя быть настоящим столяром, если не знать всего того, о чем вы сейчас говорили…

— Я говорил? — наморщил лоб Ковач. — Я, простите еще ничего, собственно, не говорил! Ежели бы я захотел про все тонкости рассказать, то не знаю, удалось бы нам дойти до конца…

Часовщик с любопытством взглянул на Ковача:

— Наверное, совсем не безразлично и с каким деревом имеешь дело?

— А вы как думаете? Неужели без разницы? Знаете, сколько пород дерева приходится обрабатывать нашему брату? Вы даже не представляете, каких только пород не применяют в нашем деле…

Трактирщик, уже в третий раз пытавшийся вступить в разговор, воспользовался паузой — пока столяр, приподнявшись на стуле, пододвигался ближе к столу — и заговорил:

— Стало быть, начинает моя жена резать грудинку, и делает она так: кладет ее на доску…

— Возьмем к примеру, дуб, — поднял большой палец Ковач, — дерево крепкое, но мочалится, стружку дает гладкую, легко пилится, то есть по сравнению с прочими породами…

— Берет она доску, — повысил голос трактирщик, — и кладет на нее мясо…

— По сравнению с другими, — продолжал столяр, — иногда ведь применяют у нас и более редкие породы, которые и впрямь лишь с большим трудом поддаются обработке. Взять хотя бы граб или ясень — о клене, черном дереве и говорить нечего, хотя ясень, пожалуй, надо бы после всех назвать, вместе с тисом. Правда, с тисом мне, признаться, дела иметь не приходилось, разве что когда учеником был, но если начистоту, то тут мне пришлось бы рассказывать с чужих слов. Лучше ведь начистоту, верно?

— Конечно! — согласился Дюрица. — Вот я и говорил, — поспешил вставить трактирщик, — вовсе не все равно, как приступить к тому же мясу. Кладет моя жена грудинку на доску, берет нож… Дюрица прервал его:

— Ай-яй, коллега Бела! Вам действительно следовало бы побольше считаться с приличиями! Если мне не изменяет память, рассказ о приготовлении грудинки начал господин Кирай. Неужели у вас не хватает такта дать ему досказать…

Книготорговец задумчиво посмотрел часовщику в глаза:

— Разве я не прав? — спросил его Дюрица.

— И вам не стыдно? — тихо покачал головой книготорговец. — Вы думаете, я не вижу, что вы затеяли?

— Вы с ума сошли, приятель! — возмутился часовщик. Потом обвел взглядом собравшихся и добавил: — Я ваши же интересы защищаю, а вы в ответ принимаете обиженный тон… Уступить им такую тему?!

Трактирщик взял столяра за лацкан:

— Если имеешь дело с грудинкой, то ее нужно резать именно так, как идут слои…

Столяр с готовностью кивнул в ответ и положил руку часовщику на плечо:

— Это вовсе не значит, что я ничего не смыслю в тисе…

— Стыда у вас нет! — продолжал книготорговец, все так же глядя часовщику в глаза.

— Чем я вам не угодил?

— Неужели вас, пожилого человека, тешат подобные вещи?

Дюрица пожал плечами:

— А я говорю, на вас не угодишь…

Тут открылась дверь, и из тумана появился низенький человечек с поднятым воротником; он долго топтался на месте, пока с грехом пополам не закрыл дверь.

— Нельзя ли побыстрей пошевеливаться, господин хороший? — поднялся со своего места трактирщик. — Не хватало еще пэвэошника на нашу голову!

— Добрый вечер! — еще с порога произнес человечек; держась одной рукой за дверную ручку, он снял шляпу, затем спустился по низенькой лесенке. — Я бы с радостью, да не получается…

Теперь все разглядели, что у него нет одной ноги и из штанины торчит деревяшка, на конец которой набита резина.

— Тогда другое дело!.. — промолвил Дюрица. Взяв стакан, он откинулся на спинку стула и обратился к книготорговцу:

— Будьте так любезны, перестаньте на меня пялиться!

— Стыда у вас нет! — в третий раз произнес Кирай, который никак не мог простить Дюрице незаконченный рассказ о грудинке. — У вас ни к чему никакого почтения нет!

— Вот еще одно безответственное заявление. Я ничуть не меньше вас или жены коллеги Белы люблю грудинку — с чесноком ли или без чеснока! Ну как там, дружище, на улице — густой туман? — Дюрица посмотрел в сторону нового посетителя, который, стуча по полу, направлялся к стойке, на ходу расстегивая пальто.

— Да как сказать… — улыбнулся посетитель, — мог бы быть и пореже.

— Как-то раз я в такой попал туман, — начал столяр Ковач, — руку перед собой выставишь — и уже собственных пальцев не видно. Было это в тысяча девятьсот двадцать девятом году, в то время я в Бекешчабе работал, И что интересно — случилось это в августе…

— В августе тумана не бывает! — возразил Кирай, поворачиваясь на стуле — взглянуть на нового гостя.

— Уж коли я говорю, значит, не сомневайтесь, лучше послушайте, что дальше будет! Шел я ночью домой пешком, и пришлось проходить мимо одного ручья. Ночь была очень даже прохладная, и по-над ручьем густой туман с метр высотой держался. Но только низко стлался, на метр от земли, как я сказах…

— То не туман был, а пар!

— А что такое туман, как не пар? Тот же пар!

— Ну уж извините, коли бы туман паром был, его паром бы и называли, а не туманом, уж в этом-то можно бы разбираться.

Трактирщик, коллега Бела, уже стоял за стойкой и привычным движением вытирал обитую жестью поверхность.

— Чем могу служить?

— Видите ли, — улыбнулся человечек, — я и сам еще не знаю, чего бы заказать.

— Ну что ж… подумайте, авось что-нибудь и надумаете!

Человечек вытащил носовой платок и, часто покашливая, принялся вытирать нос и губы.

— Простудился вот… — объяснил он, улыбаясь сидевшим у стола.

— Холода наступили… холода… — пробормотал книготорговец и, прикрыв ладонью рот, зевнул.

— Ну, до холодов еще далеко! — высказался столяр.

— Конечно, до настоящих зимних холодов еще далеко, — согласился Кирай, — но для осени холодила не дай бог.

— А раз так, — заявил Дюрица, продолжая разглядывать вновь вошедшего, — то так и говорите, что прохладно, а не холодно…

— Что это вы вдруг такой точности захотели?

— Вообще-то я точности не требую, особенно в таких мелочах, но люблю, чтоб выражались определенно… Сударь! Закажите-ка глинтвейну, полагаю, это вам теперь в самый раз! — продолжал Дюрица, повысив голос.

Человечек улыбнулся и обратился к трактирщику:

— Знаете, сейчас это было бы мне и впрямь очень кстати…

— Сударь, — отвечал трактирщик, — не слушайте, что говорит этот человек! Действуйте так, словно ничего и не слышали. Глинтвейна у меня не было, нет и пока что не будет…

Человечек уже обтер носовым платком и щеки. Потом взглянул на Дюрицу и снова неловко, по-детски улыбнулся: