разорванная нить.
Когда стало ясно, что к этим словам он больше ничего не добавит, Бенедетто заговорил сам:
— Никколо на корабле Деватдара из-за женщины.
— Откуда ты знаешь?
— Один из матросов туговат на ухо и потому выучился читать по губам. Он видел, как женщина говорила с Деватдаром и просила за мальчика.
— Зачем это ей?
— Быть может, она захотела его.
— Ты свинья, Бенедетто, ничем не лучше Зороастро.
Бенедетто засмеялся.
— Леонардо, знаешь, как называют этот корабль? «Летающей свиньей». Так что я, в конце концов, не в такой уж плохой компании, а?
Он снова засмеялся, на сей раз громче, и кто-то рявкнул из темноты:
— Эй, заткнитесь!
Но тут Леонардо — он стоял, опершись о поручень, — внезапно выпрямился, глядя на восток, в пенную темноту.
— Бенедетто, вон там, вдали, ты видишь? Огни.
Бенедетто повернулся, но мерцающие огоньки уже исчезли.
— Леонардо, это, наверное, отражение звезд.
— Я что-то видел, — возразил Леонардо. — Смотри, вон там.
Он указал на корабль Деватдара, который подавал сигналы своей жаровней и — для верности — сосновым факелом: свет-тьма-свет-свет-свет…
— Вперед смотреть! — крикнул Бенедетто и, когда злые, невыспавшиеся матросы бегом примчались на корму, отправил одного в воронье гнездо. — Проследи, не появится ли на горизонте что-нибудь необычное, — приказал он. — Особенно огни или вспышки. — Потом обратился к младшему офицеру: — Позовите капитана. И шкипера.
— Утром мы узнаем, корабли ли это, — сказал Леонардо. — Если это турки…
— Море часто порождает странные видения, — упрямо сказал Бенедетто.
Руки у него чуть тряслись, и Леонардо понял, что он встревожен.
— Завтра все будет ясно, — сказал Леонардо, проклиная Айше за то, что забрала Никколо.
Оставшиеся часы он провел, готовясь к бою. До рассвета оставалась лишь пара склянок, но сейчас Леонардо стал спокоен и собран, потому что погрузился в знакомую радость работы.
Серый грязный свет смыл с небес звезды. Потом облака озарились огнем, и пришел день — и все изменилось, словно утро мира в рождении своем точно следовало Книге Бытия, словно молитвы и сладостное пение молодых юнг действительно воссоздавали мир, творили его заново. Паруса хлопали на океанском ветру, с палуб испарялась роса, и воздух пах зеленью, деревом, лесной чащей.
Но в это утро не было ни покоя, ни уверенности, что на небесах по-прежнему есть Бог.
Люди работали лихорадочно, но без разговоров и почти без шума. Со стороны это казалось волшебством, точно на корабле трудились призраки, мертвецы, не нуждающиеся более ни в дружбе, ни в беседах, ни в радостях плоти. Люди выглядели изможденными и какими-то маленькими на фоне ярко- синего полога неба и моря. И они, потея, старались привести корабль в боевую готовность прежде, чем турецкие пираты сомкнутся вокруг для своей смертоносной работы. Спокойны были лишь воины. Они чистили, проверяли оружие и, стоя в сторонке, молча шевеля губами в молитве, так смотрели на врага, словно могли сжечь турецкие корабли одними своими взглядами.
Пять кораблей, все под алым стягом со звездами и полумесяцем, подходили по диагонали, приближались не торопясь, неумолимо. Большая турецкая каракка, ощетиненная рядами пушек, казалась замком, плывущим по зыбкой водной глади. Это был, очевидно, флагман — он шел впереди, словно волоча за собой к судам Деватдара широкий полукруг маленьких гребных галер.
Леонардо стоял на корме вместе с Бенедетто, капитаном, шкипером и несколькими офицерами, среди которых был и начальник мамлюков Деватдара. На нем был зеленый тюрбан, за поясом — большой ятаган. Как и Леонардо, он был возбужден и нервен, как лев. Он смотрел на своих солдат, собравшихся в середине корабля, — воинство в белом; солнце играло на их доспехах и аркебузах. Кое у кого были копья и алебарды, у других — арбалеты, шипастые булавы и двойные секиры; прочие обнажили ножи и ятаганы.
— Маэстро Леонардо, прекратите суетиться, — сказал капитан корабля.
Маленький и коренастый, он, несмотря на свой рост, излучал непререкаемую властность. В молодости он, вероятно, был красив, но сейчас полные губы и сонный взгляд придавали ему обрюзгший, почти опустившийся вид.
— Многое еще не доделано, — сказал Леонардо.
Капитан каравеллы усмехнулся.
— Сделано все, юноша. Теперь время вышло для всего, кроме крови и победы.
— Он говорит о крови и победе лишь потому, что мы не можем удрать от турок, — шепнул Бенедетто.
— Тише, — оборвал его Леонардо: капитан явно прислушивался к ним.
Капитан повернулся к офицеру-артиллеристу:
— Агостин, ты тоже волнуешься?
Офицер — он был младше Леонардо — вспыхнул.
— Мы готовы к бою, капитан. Маэстро Леонардо был очень полезен. Он проверил все бомбарды и обнаружил, что…
— Очень хорошо. — Капитан опять повернулся в сторону Леонардо, но смотрел не на него, а на вражескую армаду. — Я понял так, что вы сочли качество нашего греческого огня неудовлетворительным и смастерили свой. Не выношу запаха камфары.
— Извините, мессер. Я приготовил и кое-какие другие составы.
— Но ядовитыми дымами вы без моего приказа не воспользуетесь. Слишком много хороших людей гибло на моих глазах от ими же сотворенного яда лишь потому, что ветер подул в их сторону.
Леонардо кивнул.
Капитан каравеллы оглядел офицеров, потом взглянул вниз — на моряков, пушкарей и солдат на палубе. Он кивнул боцману, тот засвистел, и капитан произнес речь перед своими людьми; когда он закончил, глава воинства Деватдара обратился по-арабски к мамлюкам. Они отвечали криками, потрясая оружием.
Когда капитан корабля отпустил офицеров, Агостин, офицер канониров, схватил Леонардо за руку:
— Вы пойдете вниз, командовать гребцами. И подадите мне сигнал, когда стрелять из бомбард.
Действия гребцов и канониров надо было координировать, чтобы залпы бомбард, стоящих над гребной палубой, не повредили длинных весел.
— Это могу сделать и я, — предложил Бенедетто.
— Я должен находиться на палубе, — сказал Леонардо.
— А я не могу себе позволить лишиться знатока орудий, — отрезал капитан. — Так что оставьте ваши желания при себе, маэстро Леонардо.
Солнце медленно подвигалось к полудню, и Деватдар дал знать остальным судам, что он решил, с помощью сигналов флагами и парусами. Код был его собственный, турки для того же сворачивали и разворачивали разные вымпелы.
Положение безвыходное.
Но ветер… если бы только он наполнил их паруса. Тогда они могли бы и спастись, потому что турецким галерам не угнаться за удирающими парусниками. Однако средиземноморские ветра капризны, и в эти долгие часы море было подобно озеру, над которым веял лишь легкий бриз. Настроение у всех было боевое, все волновались и нервничали, пока турецкая каракка не сделала первого шага. На веслах подойдя
