— Ради Симонетты стоит потерпеть.

— Тебе страшно, Никколо? — спросил Леонардо.

— Нет! — выразительно фыркнул Макиавелли, но голос его прозвучал неестественно тонко.

Внезапно свет погас, а Якопо куда-то исчез.

Не различая во тьме даже тени, Леонардо стал нашаривать дверь, которая, он знал, находится прямо перед ним.

— Никко, — окликнул он, — стой на месте. Сандро?..

— Мы тут, — отозвался Боттичелли.

— Попадись мне этот Якопо… — начал Никколо.

— Он только исполнял приказ, — сказал Леонардо, отыскав щеколду. — Ну вот.

И он распахнул дверь настежь.

Никколо вскрикнул. Леонардо стиснул его плечо. Комната, представшая их глазам, была завешана полотнищами бездонно-черного цвета. Свечи в настенных канделябрах рассеивали тусклый мертвенно- восковой свет. В каждой стене было уютное углубление, и там удобно устроились подсвеченные человеческие черепа. Во всех четырех углах висели скелеты, также искусно подсвеченные в расчете на испуг. В центре комнаты, накрытый черной скатертью, стоял длинный стол. Посреди него на деревянном блюде лежали еще черепа, а вокруг стояли четыре деревянные тарелки. Нери, в черном одеянии священника, с напудренным до меловой белизны лицом и губами, подведенными алым, обратился к Леонардо высоким, почти девичьим голосом:

— Господа, это лишь вступление к вечеру наслаждений. Пожалуйста, садитесь к столу, потому что когда мы закончим здесь, то перейдем к следующей… стадии.

— Где наши друзья, Нери? — спросил Леонардо.

— Здесь, уверяю вас. Просто слегка обогнали вас в исследовании сегодняшних наслаждений. Леонардо, сегодня я превзошел даже твое волшебство. А теперь прошу к столу.

Едва гости расселись кругом стола, как черепа, словно по волшебству, повернулись — из их глазниц вылезли колбаски, а на деревянных тарелках появились фазаны в перьях.

— Прекрасно, Нери, и как же нам это есть? — поинтересовался Сандро.

— А это уж твое дело, друг мой.

Нери уселся и принялся разделывать своего фазана. Но от птицы на тарелке Леонардо несло, как от выгребной ямы.

— Ничего не ешьте, — сказал Леонардо, в основном для Никколо. — Лучше нам уйти отсюда той же дорогой, которой пришли.

— Ты плохой игрок, Леонардо, — вздохнул Нери. — Сам устраиваешь разные штучки, а от других ждешь почтительного отношения.

— Но я никогда не подсовывал тебе под нос дерьма.

— С моей едой все в порядке, — сказал Никколо.

— И с моей тоже, — отозвался Сандро.

И тут наверху раздался страшный треск. Все трое подскочили в испуге, но их просто-отвлекли: когда они снова глянули на стол, на месте фазанов и колбасок стояли большие серебряные миски с салатом.

Сандро с отвращением фыркнул и так оттолкнулся от стола, что едва не упал.

— Что там? — спросил Леонардо.

— Взгляни сам.

Леонардо увидел, что в зелени копошатся черви.

— Нери, с нас довольно. Никколо, Сандро, пошли отсюда.

— Ну-ну, друзья, у вас нет чувства юмора, — примирительно сказал Нери. — Все это сделано в шутку, впечатления ради, и, сознайтесь, впечатление оно произвело.

— Сейчас не время для столь гротескных розыгрышей, — сказал Леонардо. — К тому же с нами ребенок.

— Это правда, что среди нас молодой человек, но разве он здесь не для изучения жизни и ее тайн?

— Ты говорил с Зороастро и Бенедетто, — заключил Леонардо.

Нери кивнул и улыбнулся.

— Разве может быть лучшая ночь для того, что я задумал? — обратился он к Сандро. — Святая ночь, ночь перед Воскресением. Ночь, чтобы запомнить холод и сырость могилы, чтобы созерцать вечный сон и червей, пожирающих плоть. Будь чудо Господа нашего Христа обыденным, не будь оно столь устрашающим в самой своей чистоте и сверхъестественности, это было бы недостойно Господа. Разве это не то, чему мы должны учить детей?

Раздался еще один резкий внезапный шум, на сей раз в отдалении.

— Мы уходим, Нери, — сказал Леонардо.

— Ох, перестань, пожалуйста. Я сейчас отведу вас к вашим друзьям… в не столь пугающее местечко.

— Нет уж, спасибо.

— Но, милые друзья, — сказал Нери, — вам не выйти отсюда без провожатого. Без света.

Свечи вдруг разом погасли, оставив лишь залегшие во тьме тени.

— Ну вот, — продолжал Нери. — Пойдете вы теперь со мной к гостям? Обещаю, вы славно повеселитесь.

— А как же ребенок? — спросил Леонардо.

— Вряд ли меня можно считать ребенком, — сказал Никколо.

— Торжественно клянусь, — проговорил Нери, — что, если и случится какая-нибудь неприятность, юноши при этом не будет. Я устрою так, чтобы его проводили домой. Ты сам его проводишь, если пожелаешь. Или Сандро. Но уверяю вас обоих, уходить вам не захочется. Об этом вечере будут говорить и годы спустя. И поверь, Сандро, он устроен по святому поводу.

— Я считал, что он в честь Симонетты, — сказал Сандро.

— Так оно и есть, — согласился Нери.

— Тогда где она?

— Здесь, конечно. Но отыщешь ли ты ее — зависит от тебя. — Свеча у Нери в руке занялась, будто по волшебству. — А теперь прошу за мной.

Он открыл дверь и вышел.

Ни у Леонардо, ни у Сандро не было выбора; оба не спускали глаз с Никколо.

— Вот и пришли, — сказал Нери и через массивную, обитую оловом ореховую дверь ввел их в огромный сводчатый зал, большие камины которого и высокие стрельчатые окна затягивала черная ткань.

В зале было так много шандалов и ламп, что Никколо не удержался от восторженного восклицания:

— Это мир звезд!

По меньшей мере сотня гостей, многие уже навеселе, толкалась у длинных столов, уставленных свечами и едой: здесь были фазаны, куропатки, говядина, свинина, фрукты, зелень, приправы. Компания была разношерстная, экзотическая, что, впрочем, обычно для таких вечеров. Были здесь несколько кардиналов в ярко-красных сочных цветах своего сана; были богатые куртизанки в очень открытых девственно-белых камизах по венецианской и миланской моде; бедные проститутки, застенчивые и неловкие, слишком громко болтающие на тосканском уличном диалекте; были и зажиточные цеховики, представители крупных семейств Флоренции. Не было, кажется, только Медичи. По-иноземному одетые гости из Фамагусты, Туниса и Константинополя, агенты и клиенты купцов из Севильи и с Майорки, из Неаполя, Парижа, Брюгге — все прибыли на празднество. Посол Святейшего султана Вавилонии надел к модному флорентийскому костюму белый тюрбан; на правой ноге у него был красный чулок, на левой — голубой, и даже туфли у него были разного цвета — аметистовая и белая. Но самой экзотической персоной являлся высокий, широкий в плечах китаец в одеждах и туфлях пурпурного цвета. Слуги — мужчины и женщины, но большей частью юноши — были одеты в тончайший газ; с тем же успехом они могли оставаться голыми. Они разносили подносы с бокалами вина.