детей? Кто это тебя так разукрасил? Наш молочный кабанчик Диниас?

Когда я промолчал, он подошел ближе. Сердик был небольшого роста, с кривыми ногами, коричневым, словно дубленым лицом и копной светлых волос. Стоя, как сейчас, на кровати, я мог смотреть ему прямо в глаза.

— Вот что я тебе скажу, — начал он. — Когда ты немного подрастешь, я научу тебя кое-чему. Не обязательно быть высоким, чтобы взять верх в драке. Поверь мне, достаточно знать пару-тройку хитрых трюков. А их следует знать — особенно если ты ростом с воробья. Послушай, я могу справиться с молодцом, который вдвое тяжелее меня, и с женщиной тоже, если дело дойдет до борьбы. — Он засмеялся, отвернулся, чтобы сплюнуть, но вспомнил, где находится, и ограничился тем, что откашлялся. — Не думаю, что такому высокому парню, как ты, когда станешь взрослым, понадобятся в драке мои уловки, да и в обращении с девушками тоже. Сдается, у тебя останется шрам. — Он кивнул на пустой тюфяк Моравик: — Где она?

— Ушла с моей матерью.

— Тогда тебе лучше будет пойти со мной. Я позабочусь о твоей ране.

Вот так и вышло, что на рассеченную скулу мне наложили лошадиную мазь и я разделил ужин с Сердиком в конюшне, сидя на соломе, в которую то и дело любопытно тыкалась мордой гнедая кобыла, а мой собственный раскормленный пони, натянув веревку, провожал взглядом каждый кусок пищи, который мы отправляли в рот. Наверное, Сердик знал пару-тройку трюков и для обращения с поварами: ячменные лепешки были свежие, каждому из нас досталось по половинке куриной ноги и по ломтю соленой ветчины, а пиво было холодное, свежее и ароматное.

Когда Сердик принес еду, по его виду я понял, что он уже все знает. Должно быть, весь дворец только об это и говорил. Но он лишь молча подал мне ужин и опустился рядом со мной на солому.

— Тебе рассказали? — спросил я.

Он кивнул, пожевал, а затем, между двумя кусками мяса с хлебом, заметил:

— У него тяжелая рука.

— Он взъярился от того, что мать отказалась выйти замуж за Горлана. Он хочет отдать ее замуж из- за меня, но до сих пор она отказывалась даже говорить о свадьбе. А теперь умер мой дядя Дивед, и остался только Камлах, и из Малой Британии пригласили Горлана. Думаю, это дядя Камлах убедил деда пригласить его, поскольку он боится, что если она выйдет замуж за принца из Уэльса…

На этом месте Сердик меня оборвал с удивленным и в то же время испуганным видом:

— Замолчи сейчас же, малыш! Откуда ты все это знаешь? Готов поклясться, твои родственники не болтают при тебе о таких важных вещах! Если это Моравик не удержала язык за зубами…

— Нет. Это не Моравик. Но я знаю, что это правда.

— Именем Громовержца, откуда тебе известны такие подробности? Рабы насплетничали?

Я скормил последний кусок своей лепешки кобыле.

— Если ты клянешься языческими богами, Сердик, это тебе несдобровать, Моравик уж тебе задаст.

— Ах так. В такие неприятности нетрудно впутаться. Давай выкладывай, с кем ты говорил?

— Ни с кем. Я просто знаю. Я… я не могу объяснить как… А когда она отказала Горлану, мой дядя Камлах был так же зол, как и дед. Он боится, что мой отец приедет и женится на матери, а его выгонит. Конечно, он не признается в своих опасениях деду.

— Разумеется. — Сердик смотрел прямо перед собой, забыв даже жевать, из уголка его раскрытого рта стекала слюна. Он поспешно сглотнул. — Боги знают… Господь знает, где ты это слышал, но это похоже на правду. Ладно, продолжай.

Гнедая кобыла толкала меня в спину, обдавая мне шею сладким дыханием. Я отмахнулся от нее.

— Это все. Горлан разгневан, но его задобрят подарками. А мою мать в конце концов отпустят в обитель Святого Петра. Вот увидишь.

Наступило долгое молчание. Сердик проглотил свое мясо и выбросил кость за дверь, где на нее набросились две жившие при конюшне дворняжки и тут же затеяли грызню.

— Мерлин…

— Да?

— Ты поступишь мудро, если никому больше не расскажешь об этом. Ни одной душе. Понимаешь?

Я промолчал.

— Есть вещи, которых ребенок не понимает. Высокие материи. Да, согласен, о них все судачат, но что касается принца Камлаха… — Сердик опустил руку на мое колено, сжал его и встряхнул. — Я тебе вот что скажу: он очень опасен. Оставь эти дела и держись от него подальше, держись в тени. Я никому не расскажу, можешь на меня положиться. Но ты… ты не должен болтать лишнего. Это может плохо кончиться даже для законнорожденного принца или для такого королевского любимца, как этот рыжий выродок Диниас, а для тебя тем более… — Он еще раз встряхнул мое колено. — Ты слушаешь меня, Мерлин? Ради спасения собственной шкуры молчи и не вставай у них на пути. И признайся мне, кто рассказал тебе об этом.

Я подумал о темной пещере в подполе и небе, сверкавшем над проломом.

— Никто мне не говорил. Клянусь.

Когда же Сердик нетерпеливо заворчал, явно встревоженный, я посмотрел прямо на него и рассказал столько правды, сколько осмелился.

— Признаюсь, я слышал об этом. Иногда люди говорят у тебя над головой, не подозревая, что ты их слышишь, или просто считая, что ты их не понимаешь. Но иногда, — здесь я выдержал паузу, — словно кто-то обращается ко мне и я будто что-то вижу… А иногда звезды говорят со мной… я слышу голоса и музыку в темноте. Это похоже на сон.

Он поднял руку, словно желая защититься. Я подумал, что он крестится, но затем увидел знак от дурного глаза. Тут он, по-видимому, устыдился своего страха и опустил руку.

— Так оно и есть, это сны, ты прав. Похоже, ты спал в каком-нибудь углу, а над тобой болтали, о чем не следовало, и ты услышал то, что не предназначалось для твоих ушей. Я совсем забыл, что ты всего лишь ребенок. Когда ты так смотришь… — Он умолк и пожал плечами. — Но пообещай никому не рассказывать об услышанном.

— Хорошо, Сердик. Я обещаю тебе. Если ты кое-что мне скажешь.

— Что же?

— Кто мой отец?

Он поперхнулся пивом, затем осторожно смахнул пену и, положив рог, выжидательно поглядел на меня.

— Почему ты вдруг решил, что мне это известно?

— Я полагал, что Моравик могла тебе сказать.

— А она знает? — удивился он так искренне, что я сразу ему поверил.

— Когда я ее спрашивал, она просто отвечала, что есть вещи, о которых лучше не говорить.

— Тут она совершенно права. Но мне все-таки кажется, что это обыкновенная отговорка и она знает не больше других. Но если ты спросишь меня, юный Мерлин, хотя ты, конечно, этого не спрашиваешь, то я тебе скажу вот что: держись-ка ты подальше и от этого. Если бы твоя вельможная мать хотела, чтобы ты знал, кто твой отец, она бы сама тебе это сказала. Нет сомнений, ты и так довольно скоро все узнаешь.

Я заметил, как он снова сложил знак от дурного глаза, хотя на этот раз спрятал руку. Я открыл было рот, собираясь спросить, верит ли он в сказки, но тут Сердик подобрал свой рог и поднялся на ноги.

— Ты пообещал мне держать язык за зубами, так?

— Помню, что обещал.

— Я наблюдал за тобой. Ты идешь свой дорогой, и временами мне кажется, что ты ближе к природе, чем к людям. Ты знаешь, что мать назвала тебя именем сокола?

Я кивнул.

— Ладно, вот тебе предмет для размышлений. Забудь пока лучше о соколах. Их много вокруг, по правде сказать, слишком много. Ты когда-нибудь наблюдал за вяхирями, а, Мерлин?

— За теми, что пьют из фонтана вместе с белыми голубями, а затем снова улетают в лес? Конечно,