собой?

— А ты будешь мне полезен? — улыбнулся он.

— Возможно, но не как пророк. Разве тебе больше не нужен механик? Или ученик лекаря? Или хотя бы певец?

Он рассмеялся.

— Мне известно, что под твоей туникой — сонм ипостасей. Только, прошу, не превращайся в священника, Мерлин. У меня их и так достаточно.

— Этого можешь не опасаться.

Языки пламени опадали. Командир, надзиравший за погребеньем, подошел к Амброзию с просьбой позволить распустить людей. Амброзий отдал приказание и посмотрел на меня:

— Что ж, поехали со мной в Йорк. Я сыщу тебе там дело. Настоящее дело. Мне сказали, он теперь наполовину в руинах, и мне нужен кто-то, кто сумеет руководить механиками. Треморин сейчас в Каэрлеоне. А теперь отыщи Кая Валерия и попроси его позаботиться о тебе, а через час пусть он приведет тебя ко мне. — И добавил через плечо, уже отвернувшись: — А тем временем, если что-нибудь явится тебе из темноты, подобно стреле, ты дашь мне знать?

— Если только это не будет настоящей стрелой.

Он засмеялся и ушел.

Вдруг рядом со мной возник Утер.

— Ну что, бастард Мерлин? Говорят, ты обеспечил нам победу с вершины горы? — Я с удивлением заметил, что в его голосе не было злобы. Он говорил легко и весело, словно узник, отпущенный на свободу. Наверно, именно так он должен был чувствовать себя после стольких безысходных лет, проведенных в Бретани. Если бы Утеру дали волю, он бросился бы через Узкое море, едва научившись сидеть в седле, и геройски бы пал, потерпев пораженье со своей необученной ратью. Теперь же, подобно ястребу, впервые выпущенному на дичь, он ощущал свою мощь. Я тоже ощущал ее: она облекала его, будто сложенные крылья. Я пробормотал какие-то слова приветствия, но он оборвал меня. — Ты сейчас ничего не видишь в огне?

— Ох, и ты туда же, — тепло произнес я. — Граф, наверное, думает, что все, что я должен сделать, это взглянуть раз на факел — и тут же увижу будущее как на ладони. Я пытался объяснить, что так не бывает.

— Ты разочаровываешь меня. Я намеревался попросить тебя предсказать мне мою судьбу.

— О Эрос, нет ничего проще. Не пройдет и часа после того, как ты разместишь своих людей, ты отправишься в постель с девушкой.

— Если уж на то пошло, я сам только что не был в этом уверен. Но откуда, во имя всех богов, ты узнал, что мне удалось найти девку? Их здесь негусто — лишь одному мужчине из пятидесяти удалось завладеть женщиной. Мне повезло.

— Именно это я и имел в виду, — согласился я. — Если на пятьдесят мужчин есть всего одна женщина, то ее получит Утер. Это один из непреложных законов жизни. Где мне найти Кая Валерия?

— Я пошлю кого-нибудь провести тебя. Я бы и сам пошел с тобой, но не хочу сегодня попадаться ему на глаза.

— Почему?

— Мы тянули жребий на девку, и он проиграл, — бодро ответил Утер. — Теперь у него полно будет времени, чтобы позаботиться о тебе. По сути, целая ночь. Пошли.

В Йорк мы вошли на исходе мая.

Лазутчики Амброзия подтвердили его догадку: на север от Каэрконана вела хорошая дорога, и Окта, собрав остатки саксонских войск, бежал по ней со своим родичем Эозой, чтобы укрыться за стенами укрепленного города, который римляне называли Эборакум, а саксы — Эофорвиком, или Йорком. Однако укрепления Йорка пребывали в жалком запустении, а его жители, прослышав о блестящей победе Амброзия при Каэрконане, оказали разгромленным саксам весьма холодный прием. Сколь бы поспешным ни было бегство Окты, Амброзий отставал от него всего на два дня пути, и при виде нашего огромного войска, отдохнувшего и пополнившегося отрядами британских союзников, окрыленных победами Красного Дракона, саксы усомнились в том, что смогут удержать город, и запросили пощады.

Я видел все это собственными глазами, поскольку был приписан к передовому отряду, подтащившему осадные машины под самые стены города. Приятного в этом было еще меньше, чем в битве. Вождь саксов, высокого роста и светловолосый, как и его отец, был молод. Он предстал перед Амброзием обнаженным по пояс, штаны его из грубой материи были повязаны кожаными ремешками. Ему скрутили руки цепью, а самого его, очевидно, вываляли в пыли, в которой теперь прокладывал грязные дорожки пот, — знак унижения, в котором он вряд ли нуждался. В глазах его стоял гнев, и я ясно видел, что к сдаче города его принудила трусость — или, если хотите, назовите это мудростью: группки саксов и британской знати, толпящиеся за его стеной на дороге от ворот города и умоляющие Амброзия о снисхождении к ним самим и к их семьям.

На этот раз Амброзий даровал свою милость. Он потребовал только, чтобы остатки сакской армии убрались на север, за стену Адриана, которую (по его словам) он будет считать границей своих владений. Я слышал, что тамошние земли, дикие и бесплодные, едва пригодны для жилья, но Окта с радостью принял дарованную ему свободу, и вслед за ним, в надежде на ту же пощаду, отдал себя в руки Амброзия его кузен Эоза. Он также получил желаемое, и город Йорк распахнул ворота перед новым королем.

Занимая с войсками город, Амброзий всегда действовал по одному и тому же заранее продуманному плану. На первом месте стояло наведение порядка: он никогда не впускал в город вспомогательные отряды британцев; порядок водворяли и поддерживали его собственные войска из Малой Британии, не связанные узами верности или неприязни с жителями какой-либо из британских земель. Затем расчищали улицы, временно подновляли укрепления, механики составляли планы будущих работ, которые передавали группе опытных фортификаторов, а те уже набирали местных каменщиков и землекопов. После этого наступал черед встречи с городскими старшинами, где обсуждалась будущая политика городского совета и приносилась клятва на верность Амброзию, там же оговаривались условия, на которых оставался гарнизон после ухода основной армии. Завершала все религиозная благодарственная церемония, венчавшаяся пиром и народным праздником.

В Йорке, первом крупном городе, покорившимся Амброзию, церемония проходила в христианской церкви при собрании всей армии и толп народа.

Я уже возблагодарил богов на иной, не столь пышной церемонии.

Нельзя было ожидать, что в Йорке сохранился храм Митры. Городские власти, поддерживавшие христиан, воспретили поклоняться этому солдатскому богу, да и сами ритуалы канули здесь в Лету почти столетие назад, когда Саксонский берег покинул последний легион, но в те дни, когда Тридцатый легион числил Эборакум своей штаб-квартирой, здешний храм Митры считался одним из красивейших в стране. Поскольку вблизи города не было естественной пещеры, храм был изначально устроен в обширном подвале под домом римского военачальника. Это и помешало христианам осквернить и разрушить его, как то было в их обыкновении, когда дело касалось святилищ людей иной веры. Но сырость и время взяли свое, и святилище сильно обветшало. Некогда при одном из губернаторов-христиан его попытались превратить в подземную часовню, но его преемник открыто, чтобы не сказать яростно, этому воспротивился. Он и сам был христианином, однако не видел причин, чтобы не использовать отличный погреб под его домом для того (по его мнению), для чего предназначены погреба, а именно для хранения запасов вина. Святилище так и оставалось винным погребом, пока Утер не послал работников прибрать и восстановить его для собрания, которое должно было состояться в день, посвященный Митре, в средину месяца — шестнадцатый день июня. На этот раз собрание было тайным, не из страха, а из соображений политики, поскольку главная церемония благодарения должна была пройти по христианскому обряду, Амброзий как главнокомандующий вознесет там благодарственную молитву в присутствии епископа и всего народа. Сам я святилища не видел,