принадлежит тебе, а теперь лучше последуй совету Алуна: выйди и поговори с народом.

— Сперва я объяснюсь с тобой. Почему ты стоишь здесь так, будто тебе и дела нет до того, что произошло? Будто тебя и нет здесь с нами?

— Возможно, потому что это правда. То, кем ты стал, брат мой, равно как и то, к чему ты стремишься, мне безразлично, я лишь хотела попросить тебя об одном одолжении.

— Каком же?

— Отпусти меня. Он не соглашался, но ты не откажешь мне.

— В обитель Святого Петра?

Она склонила голову.

— Я же сказала тебе, что мне теперь все здесь безразлично. Я давно утратила интерес к вашим делам, а теперь и вовсе не хочу оставаться в этом месте: не хочу слушать разговоры о вторжении и войне, что начнется с весной, не хочу выслушивать слухи о перемене власти или о том, как и почему умирают короли… Брось, не смотри на меня так. Я не глупа, и отец немало беседовал со мной. Но тебе нечего меня бояться. Я не знаю и не в силах предпринять ничего такого, что могло бы нарушить твои планы. Повторяю тебе, что не хочу от жизни больше ничего, лишь бы мне позволили удалиться с миром и жить в мире, и моему сыну тоже.

— Ты просила об одном одолжении, а это уже второе.

Впервые что-то ожило в ее глазах; наверное, это был страх.

— Такое будущее ему было предопределено; ты сам предопределил его, ты убедил в этом нашего отца. Разве после отъезда Горлана ты не понял, что даже если бы отец Мерлина прибыл с мечом в руке и тремя тысячами всадников за спиной, и тогда я не последовала бы за ним? Мерлин не способен причинить тебе вред, Камлах. Он навсегда останется незаконнорожденным без имени и титула, к тому же сам знаешь, он не воин. Богам известно, что он совершенно безвреден.

— И будет еще безвреднее, когда его запрут в монастырь? — бархатным голосом спросил Камлах.

— И будет еще безвреднее, когда его запрут в монастырь. Камлах, ты играешь со мной? Что у тебя на уме?

— Тот раб, что разлил масло, — ответил принц. — Кто это был?

Ее глаза снова блеснули. Потом веки опустились.

— Сакс. Сердик.

Он не пошевелился, но изумруды в застежке на черной тунике внезапно сверкнули, словно, екнув, их подтолкнуло сердце.

— Не делай вид, что ты догадался об этом! — яростно воскликнула Ниниана. — Как ты мог догадаться?

— Это не догадка, нет. Когда я приехал, дворец гудел, как осиное гнездо. — С неожиданным раздражением он добавил: — Ты стоишь здесь, как привидение, сложив руки на животе, будто все еще защищаешь лежащего там ублюдка.

К моему удивлению, она улыбнулась.

— Да, защищаю. — И продолжила, когда изумруды сверкнули вновь: — Не будь дураком. Откуда взяться еще одному бастарду? Я имею в виду, что не могу уйти, пока не буду уверена, что ему не угрожает опасность с твоей стороны. И что мы оба в безопасности от твоих планов относительно нас.

— От моих планов относительно вас? Клянусь тебе, я ничего…

— Я говорю о королевстве моего отца. Но оставим это. Повторяю тебе, единственная моя забота — об обители Святого Петра… И уверена, ее оставят в покое.

— Ты видела это в хрустале?

— Христианину запрещено заниматься предсказаниями, — ответила Ниниана, вид у нее был слишком уж богобоязненный, и голос прозвучал так чопорно, что Камлах быстро взглянул на нее, а затем, будто не находя себе места, принялся ходить взад-вперед по опочивальне, то скрываясь в тени, то вновь выходя на свет.

— Скажи мне, — внезапно спросил он, — что станет с Вортимером?

— Он умрет, — безразлично уронила она.

— Все мы когда-нибудь умрем. Но тебе известно, что теперь я связан с ним обещанием. Можешь ли ты предсказать мне, что произойдет будущей весной?

— Я ничего не вижу и ничего не могу тебе сказать. Но какими бы ни были твои замыслы о будущем королевства, только тебе во вред будет допустить, чтобы пошел хотя бы шепоток об убийстве. И еще скажу: ты окажешься в дураках, если будешь считать, что в смерти короля виноват не несчастный случай. Двое конюхов видели, как это случилось, и девчонка, которая была с королем, тоже.

— Успел сказать что-нибудь тот человек перед казнью?

— Сердик? Нет. Только то, что это был несчастный случай. Его, казалось, больше тревожила судьба моего сына, чем его собственная. Более он не сказал ничего.

— И мне передали то же, — согласился Камлах.

Вновь наступила тишина. Они стояли, глядя друг другу в глаза.

— Ты не посмеешь, — сказала она.

Брат и сестра стояли, скрестив взгляды; пламя светильников заколыхалось от сквозняка, пробежавшего по комнате.

Затем принц улыбнулся и вышел. Хлопнула дверь, и порыв ветра, ворвавшись в комнату, принялся терзать огонь светильников, пока все не закружилось в водовороте света и теней…