— Я еду в Сегонтиум. Это тебе сказали? Это не праздная охота, а длительное и тяжелое путешествие, в котором нет места для плохих наездников.

Я словно старался встать с тяжелым грузом на плечах, попытка не отвести взгляд от свирепых голубых глаз деда всегда действовала на меня так.

— Я не тратил времени зря, господин, и теперь у меня отличный пони.

— Ну да, конечно, тот, которого объездил Диниас. Что ж, он как раз по тебе. Нет, Мерлин, я не беру детей.

— Значит, и Диниаса ты тоже оставляешь?

Я услышал, как охнула мать. Голова деда, уже отвернувшегося от меня, дернулась, поворачиваясь снова ко мне. Руки его вцепились в подлокотники кресла, но он не ударил меня.

— Диниас — мужчина.

— Тогда и Маэль с Дуахом поедут с тобой, мой господин?

Это были его пажи, по возрасту младше меня, которые всегда сопровождали деда.

Мать открыла уже было рот, чтобы что-то сказать, но дед жестом остановил ее. В свирепых глазах под нахмуренными бровями появился интерес.

— От Маэля с Дуахом есть польза. А какая польза от тебя?

Я спокойно смотрел на него.

— До сих пор небольшая. Но разве тебе не говорили, что на языке саксов я говорю, как на родном, что я читаю по-гречески, а моя латынь лучше вашей?

— Мерлин… — начала было мать, но я не обратил на нее внимания.

— Я мог бы добавить сюда также знание бретонского и корнуэльского, но сомневаюсь, что они пригодятся тебе в Сегонтиуме.

— А можешь ли ты назвать мне хоть одну подходящую причину, — сухо произнес дед, — почему я должен объясняться с королем Вортигерном на любом другом языке, кроме валлийского, учитывая то, что родом он из Гвенты?

По его тону я понял, что победил. Опустить взгляд было для меня теперь, все равно что с облегчением покинуть поле боя. Сделав глубокий вдох, я смиренно ответил:

— Нет, мой господин.

Он громко расхохотался своим лающим смехом и пинком перевернул на живот одну из собак.

— Что ж, возможно, в конце концов, несмотря на твой вид, в тебе и сохранилась капля нашей крови. По крайней мере у тебя хватило мужества, когда понадобилось, схватиться со старым псом в его конуре. Хорошо, можешь собираться. Кто поедет с тобой?

— Сердик.

— Сакс? Скажи ему, чтобы собирал твои вещи. Мы отправляемся с рассветом. Ну, чего ты ждешь?

— Хочу пожелать спокойной ночи моей матери.

Я встал с табурета и приблизился к ней, чтобы поцеловать. Я не часто делал это, и она снова поглядела на меня с удивленьем.

У меня за спиной дед резко бросил:

— Не на войну уезжаешь. Не минет и трех недель, как снова будешь дома. Проваливай.

— Да, мой господин. Благодарю тебя. Доброй ночи.

Выйдя за дверь, я целых полминуты стоял, прислонившись к стене, и дожидался, пока замедлится кровь, толчками бившая мне в голову, и перестанет першить в горле. «Боги лишь тогда будут сопутствовать тебе, если сам ты ступишь на их тропу. А для этого потребна смелость».

Я переборол подступившую тошноту, вытер потные ладони о перед рубахи и побежал искать Сердика.

Вот так я впервые покинул Маридунум. В то время это представлялось мне величайшим приключением на свете: выехать по прохладе на утренней заре, когда звезды на небе еще не погасли, быть своим в тесной группе шумных и общительных мужчин, сопровождающих короля и Камлаха. Надо сказать, что большинство мужчин в этой небольшой процессии были полусонными и угрюмыми и ехали мы, почитай, в полном молчании; наше дыхание клубилось в морозном воздухе, а копыта лошадей высекали искры из аспидно-серой от изморози дороги. Даже позвякивание упряжи отдавало холодом, а я так задубел, что уже почти не чувствовал в руках поводьев и помышлял лишь о том, чтобы удержаться на возбужденном пони, иначе меня с позором отправили бы назад, не отъехав и мили от дому.

А теперь, поскольку рассказы о детстве всегда утомительны, а предстоит поведать еще о многих славных делах, я поскорее перескочу через наше путешествие в Сегонтиум, которое длилось восемнадцать дней. Там я впервые увидел короля Вортигерна, который к тому времени уже свыше двадцати лет был верховным королем Британии. Разумеется, я немало слышал о нем — в равной мере и правды, и выдумок. Вортигерн был суровым человеком, каким и должен быть тот, кто захватил трон, прибегнув к убийству, и удерживал его на крови. Но он проявил себя сильным королем во времена, когда потребна была сила, и нельзя поставить только ему в вину то, что его затея с призванием на помощь наемников-саксов вышла из- под его власти, как выскальзывает из окровавленной руки острый клинок, чтобы разрезать до кости эту самую руку. Он платил, снова платил, а затем вел войну; и теперь большую часть года он дрался, как волк, сдерживая орды, бешено накатывавшие с Саксонского берега. О нем говорили — с уважением — как о свирепом и кровожадном тиране, а его саксонскую жену, королеву Ровену, с ненавистью звали ведьмой. И хотя мое воображение с детства подпитывали сплетни и басни кухонных рабов, я скорее с любопытством, нежели со страхом ожидал встречи с ними.

В любом случае мне нечего было бояться; верховного короля я видел лишь издали. Снисходительность моего деда простиралась не далее разрешения ехать в его обозе; а там со мной считались не более — а на самом деле менее — чем с его пажами Маэлем и Дуахом. Мне предоставили самому искать себе места в безымянной толпе мальчишек и слуг, а поскольку среди сверстников я не завел себе друзей, это означало, что я сам должен был заботиться о себе. Позже мне пришлось благодарить судьбу за то, что в те немногочисленные оказии, когда я оказывался в толпе, окружавшей двух королей, Вортигерн меня не заметил, а мой дед и Камлах вообще забыли о моем присутствии.

Мы провели неделю в Сегонтиуме, который валлийцы называют Каэр-ар-Вон, потому что он находится как раз напротив Моны — острова друидов. Сам город, подобно Маридунуму, раскинулся по берегам многочисленных проток реки Сейнт, там, где она впадает в море. Сегонтиум располагает великолепной гаванью и крепостью, воздвигнутой на возвышении приблизительно в полумиле от морского берега. Эти массивные укрепления, возведенные еще римлянами для защиты гавани и города, более ста лет пребывали в запустении, пока Вортигерн не приказал восстановить хотя бы часть стен и валов. Немного ниже на склоне холма протянулось еще одно укрепление, возведенное много позже, если не ошибаюсь, Максеном, дедом убитого Константина, для защиты от набегов ирландцев.

Местность здесь была более величественной, чем наши холмы и долины в Южном Уэльсе, но, на мой взгляд, скорее более грозной, чем красивой. Возможно, весной и летом луга меж протоками устья покрывались нежной зеленью, но той зимой, когда я впервые увидел Сегонтиум, горы вздымались за ним, словно грозовые тучи, подножия и склоны их топорщились серым и голым лесом, а сланцевые синие вершины венчались шапками снега. А позади них, словно великан над карликами, возвышалась повитая тучами великая вершина Мэль-и-Виддфа, которую саксы теперь называют Снежной горой, или Сноудоном. Это величайшая во всей Британии гора и обиталище многих богов.

Сколько бы ни судачили в городе о привидениях, Вортигерн обосновался в Башне Максена. Его армия — в те дни он не отваживался выезжать без эскорта в тысячу воинов — квартировала в крепости. Благородные рыцари из свиты моего деда жили с королем в башне, а обоз, к которому принадлежал и я, разместили в удобном, хотя и несколько прохладном месте возле западных ворот крепости. Нас принимали с