Я стоял неподвижно, напрасно напрягая зрение. Ничего.

Прислушиваясь, я затаил дыхание. Ни звука. Я раздул ноздри, осторожно втягивая воздух пещеры. Никакого запаха — ни человека, ни зверя. Мне показалось, что к естественным запахам дыма, сырых камней и земли примешивается еще какой-то незнакомый мне странный затхлый запах. Я знал, хотя и не мог словами передать свои ощущения, что, будь в пещере со мной кто-то еще, воздух в пещере был бы иным. Но пространство вокруг казалось совершенно пустым. Здесь не было никого.

Я решился позвать в темноту, но тихо произнес лишь одно слово, по-валлийски:

— Приветствую.

Шепот так быстро вернулся ко мне в виде эха, что я понял: совсем недалеко впереди — стена; затем эхо, зашелестев, потерялось под сводом пещеры.

Я уловил какое-то движение. Сперва я принял его за усиленный эхом шепот, но шорох все нарастал, напоминая шелест женского платья или занавеси, колеблемой сквозняком. Что-то пронеслось мимо моей щеки, пискнув бесстрастно и пронзительно, почти на пределе слышимости. Последовал второй писк, а потом чешуйка за чешуйкой посыпались с потока пронзительно кричащие тени, словно листья, подхваченные ветром, или рыбы, попавшие в водопад. Это были потревоженные мной летучие мыши, они поднялись из своих гнездовий под сводом пещеры и устремились в залитую дневным светом долину. Они вылетали из-под низкой арки входа наподобие струйки дыма.

Я стоял не шевелясь и раздумывал, не они ли были причиной того странного затхлого запаха. Мне казалось, что я улавливал их запах, когда они пролетали мимо, но это было совсем не то. Я не боялся, что они зацепят меня: в темноте или при свете, какой бы ни была их скорость, летучие мыши никогда ни с чем не сталкиваются. Думаю, они настолько приспособлены к полету, что ощущают, как воздушная струя расступается перед препятствием, и облетают его, подобно уносимым потоком воды лепесткам. Они пролетали мимо — верещащая волна летучих созданий между мной и стеной. Из детского любопытства, чтобы посмотреть, что сделает этот стремительный поток, проверить, как он отклонится, я сделал шаг к стене. Ничто меня не коснулось. Поток разделился и продолжал движение, обдавая обе мои щеки струями подрагивающего воздуха. Будто меня и вовсе там не было. Но в то же мгновение, когда я сдвинулся с места, сдвинулось и существо, которое я заметил вначале. А затем моя рука натолкнулась не на стену, а на металл, и я понял, кем было это существо. Я встретился со своим отражением.

На стене висел лист металла, отполированный до тусклого блеска. Так вот он, источник рассеянного света в недрах пещеры. Гладкая поверхность прислоненного к стене зеркала улавливала свет от входа в пещеру и отбрасывала его в темноту. Я видел, как мое отражение зашевелилось в нем подобно привидению, когда отшатнулся от зеркала, и заставил себя опустить руку, метнувшуюся к кинжалу у пояса.

Поток летучих мышей у меня за спиной иссяк, и в пещере воцарилась тишина. Вновь обретя уверенность в себе, я остался стоять на месте, с интересом разглядывая себя в зеркале. У моей матери когда-то было такое, старинная безделушка из Египта, но со временем она посчитала эту вещицу суетной и спрятала навсегда. Конечно, я часто видел свое лицо, отраженное в воде, но до того момента никогда не видел отражения своего тела.

Передо мной стоял темноволосый мальчик, настороженный, с расширенными от любопытства, тревоги и возбуждения глазами. При слабом освещении мои глаза казались совершенно черными; волосы тоже были черные, чисто вымытые и густые, но подстриженные и причесанные куда хуже, чем грива моего пони. Тунику и сандалии постеснялся бы надеть даже раб. Я улыбнулся, и зеркало тут же отразило эту внезапную улыбку, которая совершенно изменила мой облик; на месте замкнутого молодого зверька, готового драться или убегать, проступило существо смышленое и живое, мягкое и доброжелательное. Даже тогда я знал, что его удавалось увидеть лишь немногим.

Но стоило мне наклониться, чтобы провести рукой по металлу, преображенное существо исчезло, уступив место маске настороженного зверька. Зеркало было холодным и гладким, недавно отполированным. Кто бы его ни повесил — а это, наверное, был тот же человек, который пользовался роговым ковшиком у источника, — он ушел совсем недавно или все еще жил здесь и в любой момент мог вернуться и меня обнаружить.

Я не особенно боялся. Я насторожился, увидев ковшик, но стоять за себя люди учатся с младых ногтей; к тому же я вырос в сравнительно мирные времена, по крайней мере для нашей долины. Однако всегда следует помнить, что на дороге или в лесу ты можешь повстречать каких-нибудь дикарей, разбойников или бродяг, и любой мальчишка, отдававший предпочтение одиночеству, как я, должен был уметь постоять за свою шкуру. Я был жилистым, сильным для своего возраста и вдобавок имел кинжал. То, что мне было всего семь лет, как-то не приходило мне в голову; ведь я, Мерлин, законнорожденный или нет, все-таки оставался внуком короля. Я продолжил исследовать пещеру.

Следующей вещью, обнаруженной мною в шаге от зеркала, был большой ларец, на котором мои руки сразу нащупали трут и кресало, а также большую, грубо слепленную свечу, неприятно пахнувшую овечьим салом. Рядом с этими предметами — ощупывая ларец дюйм за дюймом — я, не веря себе, обнаружил череп барана с превосходно сохранившимися рогами. В крышку ларца были вбиты гвозди, с которых, по-видимому, свисали клочки кожи. Однако, тщательнее ощупав эти обрывки, я почувствовал под высохшей кожей какие-то хрупкие кости. Это были летучие мыши, распластанные и пригвожденные к дереву.

Действительно, найденная мною пещера оказалась полной сокровищ. Если бы я нашел золото или оружие, то они едва ли взволновали меня сильнее. Движимый любопытством, я потянулся к трутнице.

И тут я услышал, как он возвращается.

Сперва я подумал, что хозяин пещеры, наверное, увидел моего пони, но затем понял, что он идет с противоположной стороны — спускается с холма. Я слышал, как из-под его ног по осыпи скатывались камешки. Камешек с плеском упал в источник возле пещеры — было уже слишком поздно. Я услышал, как человек спрыгнул на траву возле водоема.

Вновь наступило время вяхиря. Сокол был забыт. Я метнулся в глубь пещеры. Когда он отклонил ветви, затенявшие вход, ворвавшегося на короткий миг света хватило, чтобы указать мне дорогу: наклонно уходившая вверх задняя стена пещеры, выступ скалы и, на высоте двух моих ростов, довольно широкий уступ. Вспышка солнечного света, отраженного зеркалом, выхватила темный угол над уступом, достаточно широкий, чтобы укрыть меня. Мягкие, разношенные сандалии позволяли двигаться почти беззвучно, и я, легко вскарабкавшись на уступ, забился в этот темный угол. Только тут я обнаружил, что этот темный закуток был на самом деле расселиной в скале, ведущей, судя по всему, в другую, меньшую пещеру. Я скользнул в проход, как выдра скатывается с речного берега.

Похоже, он ничего не услышал. Ветви, опустившиеся за спиной человека, когда тот вступил в пещеру, вновь скрыли свет. Шаги, ровные и неторопливые, принадлежали мужчине.

Если бы я дал себе труд подумать надо всем этим, то, наверное, пришел бы к выводу, что в пещере никого не бывает по крайней мере до захода солнца, что владелец этого жилища уходит на охоту или по другим делам и возвращается лишь с наступлением темноты. Не было смысла жечь свечу, когда снаружи ослепительно сияло солнце. Возможно, сейчас он пришел сюда, чтобы занести домой добычу, и вскоре снова уйдет, дав мне шанс убраться восвояси. Я надеялся, что он не заметит моего пони, привязанного в зарослях боярышника.

Затем я услышал, как он, с уверенностью человека, знающего дорогу и с завязанными глазами, подошел к свече и трутнице.

Даже тогда я не почувствовал страха. Меня беспокоила лишь одна мысль, или, скорее, ощущение: это было ощущение тревоги и крайнего неудобства пещеры, в которую я заполз. Она оказалась крошечной, не больше крупного чана для окрашивания тканей, и почти такой же, как чан, формы. Пол, стены и потолок сливались вокруг меня в единый непрерывный овал. Будто я оказался внутри большой сферы; более того, сферы, усаженной гвоздями или с внутренней стороны сплошь ощетинившейся крохотными зазубренными камешками. Казалось, не было ни дюйма, свободного от острых кремниевых осколков, и, наверное, только благодаря своему маленькому весу я не порезался, пока ощупью искал место, где можно было бы прилечь. Я нашел пятачок более или менее ровной поверхности и свернулся на нем, подтянув колени к подбородку и напряженно вглядываясь в еле видное отверстие. Потихоньку я вытянул из ножен свой кинжал, так чтобы оружие оказалось у меня под рукой.

Послышалось шипение и быстрые удары кремня по железу, занялся трут и, неожиданно ярко в