С Ульфином и мной неплохо обошлись той ночью. Едва затворилась дверь в герцогские покои, оставив нас стоять на полпути между запертой дверью наверху и стражниками внизу, как снова раздался голос Ральфа, веселый и громкий, легко перекрывавший скрежет убираемых в ножны мечей:

— Боги и ангелы, ну и ночка! А мне еще надо вести его назад, когда дело будет сделано! У вас там есть в караульной огонь? Отлично. Мы сможем обсушиться, пока будем ждать. А вы тем временем можете быть свободны, положитесь на нас, мы посторожим. Ну же, чего вы ждете? Вы получили приказ… и запомните, никому ни слова.

Один из стражей, отправляя свой меч в ножны, уже двинулся к караульной, но другой заколебался, глядя на меня.

— Так ли это, милорд Бритаэль? Мы должны покинуть пост?

Я стал медленно спускаться.

— Совершенно верно. Вы можете идти. Мы пошлем за вами привратника, когда будем уходить. И самое главное, молчите о том, что герцог здесь. Будьте осторожны. — Я обернулся к Ульфину, застывшему позади меня с широко раскрытыми глазами. — Иордан, ты пойдешь наверх, к двери, станешь там на часах. Нет, дай мне свой плащ. Я повешу его у огня.

Когда он уходил, сжимая в руке обнаженный меч, снизу из караульной донесся голос Ральфа, подкреплявшего мой приказ угрозами, о которых я мог только догадываться. Я спускался не спеша, чтобы дать ему время выпроводить стражников.

После того как за ними захлопнулась внутренняя дверь, я вошел в караульную. В комнате, ярко освещенной факелом и огнем в очаге, кроме нас, никого не было.

Ральф встретил меня веселой, хотя и несколько напряженной улыбкой.

— За все золото Корнуолла не соглашусь проделать это еще раз, даже чтобы доставить удовольствие моей госпоже!

— В этом больше не будет необходимости. Ты сделал все как нельзя лучше. Король этого не забудет.

Он потянулся, чтобы вставить факел в гнездо, но, увидев мое лицо, встревоженно спросил:

— Что с тобой, господин? Ты нездоров?

— Здоров. Эта дверь запирается? — Я кивнул на закрытую дверь, через которую вышли стражники.

— Я ее запер и заложил засов. Если бы они что-то заподозрили, то не дали бы мне ключа. Но они ушли, ничего не заподозрив, да и откуда? Я и сам готов был немедля присягнуть, что там, на лестнице, с нами говорил Бритаэль. Это было… как волшебство. — В последнем слове звучал вопрос, и он не сводил с меня хорошо знакомого мне взгляда, но, когда я ничего не ответил, просто спросил: — Что теперь, господин?

— Иди вниз к привратнику и не пускай его сюда. — Я улыбнулся. — Ты посидишь у огня, Ральф, после того, как мы уйдем.

Он удалился, ступая, как всегда, легко, сбежал вниз по ступенькам. Послышался его голос и смех Феликса. Я стянул с себя мокрый плащ и развесил его перед огнем рядом с Ульфиновым. Моя одежда под плащом была почти сухой. Я немного посидел, грея руки над огнем. В комнате, залитой светом из очага, было очень тихо, но воздух снаружи сотрясали мерные удары волн и буря, неистовствовавшая у стен замка.

Мысли жалили меня, как искры. Я не мог усидеть на месте, а потому встал и беспокойно зашагал взад-вперед по небольшой комнатке. За стеной ревела буря, а подойдя к двери, я услышал отдаленный звук голосов и перестук костей: это Ральф и Феликс коротали время у калитки. Я посмотрел на верхний пролет лестницы. Оттуда не доносилось ни звука; я различил Ульфина или его тень, замершую у двери…

Кто-то тихо спускался по лестнице: закутанная в плащ женщина со свертком в руках. Она подошла совершенно беззвучно, и Ульфин тоже затих без звука и без движенья. Я ступил на площадку, и следом за мной вырвался сноп света из караульной: отблески огня, перемежавшиеся с тенью.

Это была Марсия. На ее щеках заблестели слезы, когда она склонила голову к свертку, что лежал у нее на руках. Ребенок, укутанный от холода зимней ночи в одеяла. Она увидела меня и протянула мне сверток.

— Позаботься о нем, — тихо и внятно произнесла Марсия, и сквозь блеск слез я увидел, как за ней вновь обретали очертания ступени лестницы. — Позаботься о нем…

Шепот превратился в потрескивание факела и утонул в шуме бури за стеной. Я стоял один на лестнице, дверь наверху была заперта. Ульфин не двинулся с места.

Я опустил пустые руки и вернулся к очагу. Огонь угасал, и я подложил поленьев, но успокоения мне это не принесло, потому что меня снова ужалил свет. Хоть я и увидел то, что желал увидеть, но где-то впереди, вселяя в меня ужас, маячила смерть. Все мое тело мучительно ныло, и в караульной было чадно и душно. Прихватив свой плащ, который почти высох, и завернувшись в него, я пересек площадку к маленькой дверце во внешней стене, из-под которой, как ножом, бил холодный ветер, и, толкнув ее, вышел наружу.

Сперва, после света караульной, я ничего не видел. Закрыв за собой дверь, я прислонился спиной к мокрой стене, давая потокам ночного воздуха омывать меня словно речным теченьям. Затем предметы вокруг меня вновь обрели очертания. Впереди всего на расстоянии нескольких шагов маячили зубцы внешней крепостной стены, высотой мне по пояс. Между этой стеной и тем местом, где стоял я, лежала ровная площадка; надо мной вздымалась еще одна зубчатая стена, за ней снова скалы и стены, карабкавшиеся по ним: так ступенями крепость поднималась к вершине скалистого мыса. На самом верху, там, где несколько часов назад мы видели освещенное окно, на фоне неба чернела башня без единого огонька.

Я подошел к зубцам и выглянул через стену. Подо мной выдавался пологий выступ утеса, который при свете дня мог оказаться покрытым травой склоном, усеянным смолевками и гнездами морских птиц. Дальше и ниже белой пеной бурлил залив. Я посмотрел вправо, в ту сторону, откуда мы пришли. И увидел во тьме только белые дуги пены в бухте, где скрывался Кадал.

Дождь прекратился, облака истончились и поднялись выше. Ветер ослаб и немного сменился. К рассвету он совсем утихнет. Тут и там в разрывах между метавшихся туч сверкало звездами ночное небо.

И вдруг прямо у меня над головой тучи расступились, образовав прореху, в которой, словно по бегущим волнам корабль, проплывала звезда.

Она повисла надо мной, собрав в круг себя сонм меньших звезд, сперва неуверенно мигая, затем забилась, словно живое сердце, принялась расти, вспыхивать и переливаться всеми цветами, которые можно увидеть в беспокойной воде. Я смотрел, а звезда набухала светом — и вот взорвалась ослепительным сияньем, но тут ветер набросил на нее облачную вуаль, под которой звезда потускнела, отдалилась, затерялась среди своих менее ярких сестер. Затем, когда вновь заплясал звездный рой, звезда опять возникла в небе, вновь наполняясь светом, пока наконец не засияла среди остальных звезд, подобно факелу, отбрасывающему мириады искр. И так длился звездный танец в ночи, а я стоял в одиночестве у крепостной стены и смотрел, как волшебная звезда то оживала, сверкая, то серела и засыпала, но, просыпаясь, с каждым разом светила все мягче, уже дышала, а не взрывалась светом, пока наконец биенье этого сердца не превратилось в нежное мерцанье перед наступлением утра, предвещая ясный и погожий день.

Втянув грудью морской воздух, я отер пот со лба и выпрямился, оттолкнувшись от стены. Мое тело занемело, но ноющая боль исчезла. Я поднял глаза на темное окно Игрейны: любовники в опочивальне спали.