Ободренные выкриками Гагика, Шушик и Саркис тоже приблизились.

— Асо, наломай веток! — крикнул Ашот.

Через несколько минут, вооруженные пылающими смолистыми ветвями ели, ребята вошли в пещеру.

— Идите, не бойтесь, — подбадривал товарищей Ашот. — Огня ни один зверь не выносит.

Узкий вход в пещеру вел в коридор, который довольно круто поднимался вверх. Он то расширялся, образуя просторные, высокие площадки, то сужался так, что ребята с трудом протискивались.

Иногда ход разветвлялся, и часть ответвлений завершалась тупичками. На полу и среди камней кое-где виднелись полоски желтоватой глины, а с потолка свешивались известняковые образования — сталактиты.

По всей длине прохода, в боковых ветках и особенно во впадинах стен валялись кости разных животных.

С первой площадки, где костей было больше всего, боковой ход вел куда-то в глубину, но проникнуть туда ребята не смогли — он был слишком узок. А между тем там виднелись целые остовы животных.

Когда Ашот осветил своим факелом внутренность этого грота, изумление, смешанное с ужасом, охватило ребят: столько тут было белых костей, черепов, скелетов, необычайно длинных рогов порой совершенно незнакомых, должно быть, давно вымерших животных. Настоящее кладбище!

Но вот ветви ели, треща и шипя, потухли, и ребята остались во мраке. Лишь далеко позади виднелась тусклая полоска света, пробивавшегося во входное отверстие.

Ребята умолкли.

— Вернемся, — сказал Ашот.

Спотыкаясь, они кое-как выбрались наружу, и Ашот тотчас же послал Асо за лучинами из смолистых корней ели. Эти лучины ребята заготовили, чтобы освещать пещеру в длинные темные вечера.

Когда Асо вернулся, Ашот начал связывать лучинки по две и по три — так они лучше горят. В это время из-за высокого камня невдалеке высунулась голова Гагика. От нечего делать он искал в кустах ягоды.

— Асо, погляди, что я нашел! — позвал он, показывая ветку, отягощенную красными ягодами рябины.

Асо пошел к Гагику. Ашот по-прежнему возился с факелами, а Шушик о чем-то тихо беседовала с Саркисом.

Вскоре Саркис поднялся и подошел к Ашоту. Ему хотелось попробовать еще раз отговорить товарища от явно опасного предприятия.

— Брось, Ашот, — сказал он, — зачем это тебе? Не лучше ли завалить вход в пещеру камнями и спокойно заняться нашими делами?

Совет был умный. В самом деле: стоит заделать вход, и барс оттуда уже не выйдет — подохнет от голода, если, конечно, он еще жив.

Но разве можно убедить Ашота? Как охотник, возбужденный близостью добычи, он совершенно утратил способность рассуждать хладнокровно. Перспектива завладеть чудесной шкурой барса не давала ему покоя. Когда же и Шушик присоединилась к предложению Саркиса, Ашот с раздражением кинул им:

— Боитесь? Ну и уходите, не мешайте мне! Завалить вход в пещеру? Вы только поглядите на этого умника! Чтобы такая шкура там сгнила?

Шушик возмутилась:

— Опять тебя разобрало? Только и думаешь чем-нибудь мир удивить! Все равно далеко тебе до Камо! — кольнула она мальчика и тут же пожалела.

Слова эти, как острый нож, вонзились в сердце Ашота. Словно кровь вскипела в его жилах. Левая щека дрогнула, родинки на ней стали почти незаметны, так он вспыхнул.

Бросив на Шушик огненный взгляд, Ашот резко сказал:

— Раз так, я иду один. Я один пойду против барса и всем докажу, что…

— Ох, поглядите-ка, до чего же он самолюбив! — лукаво поблескивая глазами, воскликнула Шушик. — Да ты успокойся!

Но Ашот уже исчез в глубине пещеры.

— Вернись! Что ты делаешь? — в испуге крикнул Саркис.

Обеспокоилась и Шушик, хотя смелость Ашота, его сильная воля были ей по сердцу.

— Пусть пойдет, — сказала она, но тут же задумалась. — Звери боятся огня, правда, Саркис? Ну, он там долго не останется. Потухнет огонь — выйдет.

Шушик ошиблась. Она не учла того огня, который никогда не иссякал в сердце отважного мальчика.

Когда он был еще близко от входа, до него донеслись крики Шушик:

— Ашот, Ашот, вернись! Я пошутила!

Сердце у мальчика дрогнуло. «А, боишься! Жалеешь меня!» — с радостью подумал он, и счастливая улыбка вдруг озарила его приятное круглое лицо, обычно суровое и немного мрачное.

— Ты еще поплачешь. Думаешь, вернусь? — бормотал он, пробираясь по узкому ходу.

Лучинок, заткнутых за поясом, у Ашота было много, и он шел сейчас почти без страха. Дойдя до места, где коридор, полный костей, раздваивался, Ашот, не раздумывая, свернул налево, в мрачный, сырой, с острыми камнями и низким потолком туннель.

Мальчик шел быстро, не останавливаясь, не оглядываясь, не думая об опасности.

Потолок пещеры стал еще ниже. Коридор начал петлять вправо, влево, сужался.

Ашот пригнулся, потом опустился на четвереньки и пробирался почти ползком. Лучинка в его руках трещала и каждое мгновение могла погаснуть. Но он и не думал возвращаться. Не о трупе барса думал сейчас Ашот — следов зверя здесь вовсе не было. Парня звал вперед интерес к новому, к неисследованным мирам, тот интерес, который так свойствен юности.

Когда наконец, ободрав колени об острые выступы скал, Ашот вышел из узкого прохода и очутился в обширной пещере, он был уже так далеко от входа, что снаружи до него не доносилось ни звука. И тут неопределенное, похожее на страх чувство охватило его.

— Пустяки! — сказал он громко, чтобы успокоить себя, но, словно в ответ ему, из дальнего темного угла пещеры донесся дикий хохот.

Сердце у Ашота дрогнуло и, показалось ему, остановилось. А эхо подхватило этот хохот — холодный, сухой, страшный, и он зловеще гремел под сводами пещеры.

Сначала Шушик звала Ашота, но он не отзывался, и девочка решила, что кричать бесполезно. «Думает напугать меня, мстит».

Однако вскоре ее беспокойство усилилось.

— Что же делать, Саркис? Не пойти ли и нам за ним? — дрожащим голосом спросила она.

Саркис тоже был обеспокоен. Прежде он бесстрастно сказал бы: «А какое мне дело? Как пошел, так пусть и вернется». Но теперь… Нет, теперь, после всех злоключений, слово товарищ совсем по-иному звучало в сердце Саркиса. Конечно, определенную роль играл и страх перед новой неведомой бедой. Он, этот страх, подсказы вал: поддержи товарища, чтобы завтра и он мог тебя поддержать, помочь тебе. Но это не было уже одной только корыстью, одним эгоистическим расчетом. Это было и понимание того, что один в поле не воин. Наконец-то сын Паруйра постиг эту глубокую истину. И именно это новое сознание подсказало Саркису поступок на который раньше он никогда не решился бы.

Взяв две смолистые ветки, Саркис зажег их и вошел в пещеру. Ему было боязно, и, чтобы подбодрить себя, он все время кричал:

— Ашот! Ашот!

Прижимая к груди охапку веток, за Саркисом пробиралась и Шушик, все время спотыкаясь о белеющие на полу кости.

Неровный свет факелов плясал на стенах и отбрасывал от Саркиса длинную-предлинную тень. Да и сам он, худой и длинный, был похож на тень.

«Каким он стал смелым!» — удивлялась Шушик, не понимая, что не смелость вела Саркиса вперед, а властная потребность отплатить добром за добро. Это стремление он испытывал впервые в жизни.

Там, где путь разветвлялся, Саркис в нерешительности остановился. Куда пошел Ашот — налево или направо?

— У тебя гаснет огонь. На, возьми новую ветку, — шепнула ему Шушик. Она почему-то боялась говорить громко и вздрагивала всякий раз, как Саркис кричал «Ашот».

Саркис взял у Шушик ветку, попытался разжечь ею свою, но сделал это неловко, и обе погасли.

Сначала ребята не могли даже разглядеть друг друга. Однако постепенно глаза их привыкли к темноте, да она как будто и рассеялась, сменившись сумраком, в котором можно было кое-как пробираться.

— Пойдем назад, — испуганно прошептала Шушик.

Но Саркис, как мужчина, не мог на это согласиться.

— Нет, пока мы не нашли товарища, мы не имеем права уйти отсюда. Пойдем вправо, по этому широкому проходу, — сказал он и пошел вперед.

Чем дальше они шли, тем темнее становилось вокруг. Было ясно, что без огня здесь делать нечего. Саркис упрямо сделал еще несколько шагов в глубь пещеры, и вдруг какой-то звук заставил его замереть. Кошка! Жалобно мяукала кошка!

Они прислушались. Звук повторился — самое настоящее мяуканье, — а за ним последовал другой, тоже очень знакомый: кошачье урчание и… отчаянный писк мыши.

Но может ли быть кошка в этом подземном мире?

Шушик инстинктивно ухватилась за Саркиса и почувствовала, что он дрожит.

Снова раздался писк, откуда-то с потолка пещеры.

Ребята подняли голову и увидели… Нет, не кошку и не мышь увидели они там, а большую круглую голову, круглые, светящиеся фосфором во тьме глаза.

— Ай, ай! — не своим голосом заорал Саркис.

И тут произошло нечто удивительное. Кошка внезапно обрела крылья и, мягко взмахивая ими, пронеслась у ребят над головами.

— Сова! — пробормотал Саркис и попятился. Спотыкаясь о камни, натыкаясь на кости, они бежали к выходу, и им казалось, что из темноты хищно смотрят им вслед страшные существа.

На воздухе они набрали лучин и даже зажгли их, но вернуться в пещеру не решились. Саркис, правда, снова вспомнив о чувстве чести, сделал несколько шагов ко входу в пещеру, но ему было ясно, что Шушик начнет кричать, отговаривать его от опасного предприятия. Именно так и произошло. Шушик закричала, и он вернулся.

— Нехорошо! Нехорошо, Шушик, что не даешь мне идти на поиски Ашота. — В его голосе звучала обида.

— А не лучше ли найти нам Асо и Гагика и сказать им? Не лучше ли пойти в пещеру всем вместе?

— Ладно, — неохотно согласился Саркис.

Поднявшись на верхушку скалы, откуда как на ладони были видны все расщелины скал и балки, он крикнул, сложив ладони рупором:

— Э-гей! Гагик, Асо!