молния.
Я слишком много потеряла. И мало обрела.
Дэни я считала находкой.
Осознание того, кто убил мою сестру, вернуло всю остроту боли. Я слишком ярко все представляла. Раньше я убеждала себя, что Алина умерла сразу и, что бы с ней ни делали, это было уже после ее смерти. Теперь я знала наверняка: чудовища медленно осушали ее, а моя сестра выцарапывала мне записку. Я сидела и мучила себя мыслями о ее страданиях, словно пыталась найти в этом что-то, кроме боли.
Остатки торта на столике словно насмехались надо мной. Нераскрытые подарки лежали рядом. Я испекла торт для убийцы своей сестры. Я заворачивала для нее подарки. Красила ей ногти. Что я за монстр? Как можно быть настолько слепой? Какие улики я проглядела? Дэни хоть раз оступилась? Выдала себя каким-то замечанием об Алине, а я просто не заметила?
Я уронила голову на руки, сжала виски, дернула себя за волосы.
Страницы из дневника!
— У Дэни дневник Алины, — удивленно сказала я.
Страницы, которые появлялись, не имели смысла. Они появлялись ни с того ни с сего. Например, когда Дэни приносила мне почту. В толстом конверте, который могла бы использовать корпорация Ровены.
Но зачем Дэни подбрасывала их мне? Там шла речь о...
— О том, как Алина меня любила. — Слезы жгли мне глаза.
Звякнул колокольчик.
Мои мускулы и так были напряжены, но живот сжало от предвкушения. Я откинулась на спинку.
Такую реакцию вызывал у меня только Иерихон Бэрронс.
Я потерялась в горе и боли, я ненавидела жизнь. И все равно хотела встать, раздеться и заняться с ним сексом прямо на полу. Вот и весь смысл моего существования? «Я мыслю, следовательно, я существую» было мне недоступно. У меня было: «Я существую, следовательно, хочу трахаться с Иерихоном Бэрронсом».
— Вы намусорили у черного хода, мисс Лейн.
Не так сильно, как хотелось бы. Я с радостью оживила бы этих Невидимых уродов и убила бы их снова. Как мне теперь сделать то, что я должна?
Может, просто привести Дэни на аллею и скормить ее каким-то монстрам? Ее сложно поймать, но мое темное озеро бурлило, шептало, предлагало помощь, и я знала, что сил мне хватит. На все, что я захочу. Во мне было нечто холодное. Всегда было. И теперь я радовалась ему. Я хотела проморозить эмоции до такой степени, чтобы во мне вообще ничего не осталось.
— Дождь все смоет.
— Мне не нравится мусор на моем...
— Иерихон! — Это был плач, мольба, молитва.
Он резко замолчал. Возник у крайнего шкафа и уставился на меня.
— Можешь произносить это слово в любой момент, Мак. Особенно когда ты обнажена, а я сверху.
Я чувствовала, как скользит по мне его взгляд, как он пытается! понять, что случилось.
Я не понимала себя. Я просто умоляла его не трогать меня сейчас. Сарказм меня уничтожил бы. Я молила разделить мою боль, потому что знала: Бэрронсу известно, что такое боль. Он словно стал для меня божеством. Я подняла глаза. Он был с моей предполагаемой матерью в аббатстве, сбежал с ней в ночь исчезновения Книги. И не сказал мне об этом. Как я могу его боготворить? Но у меня не было сил ему противостоять. Известие о том, что Алину убила Дэни, проткнуло меня, как игла — воздушный шарик.
— Почему ты сидишь в темноте? — спросил наконец Бэрронс.
— Я знаю, кто убил Алину.
— Ах. — Одним словом он выразил то, на что другим людям понадобилось бы несколько предложений. — Ты уверена?
— Абсолютно.
Бэрронс ждал. Не спрашивал. И я внезапно поняла, что он и не спросит. Такова его природа. Бэрронс
А если я отвечу? Что, если я попрошу его заняться со мной любовью? Не трахать меня, а именно любить?
— Это сделала Дэни.
Бэрронс так долго молчал, что мне начало казаться, будто он не расслышал. Потом он устало выдохнул:
— Мак, мне очень жаль.
Я посмотрела на него.
— Что мне делать? — Я с ужасом слышала, как ломается мой голос.
— Ты еще ничего не сделала?
Я покачала головой.
— А что ты хочешь сделать?
Я горько рассмеялась и чуть не заплакала.
— Притвориться, что ничего не знаю, и жить, словно всего этого не было.
— Вот так и поступи.
Я недоверчиво подняла глаза.
— Что? Бэрронс, великий мститель, советует мне забыть и простить? Ты никогда не прощаешь. Ты никогда не бежишь с поля боя.
— Мне нравится сражаться. Тебе иногда тоже. Но не думаю, что сейчас именно тот случай.
— Это не то... я... это... Боже, как все сложно!
— Жизнь вообще сложная штука. И временами чертовски дерьмовая. Как ты относишься к Дэни?
— Я... — Я чувствовала себя предательницей, отвечая ему.
— Давай перефразирую: как ты относилась к Дэни, пока не узнала, что она убила Алину?
— Я любила ее, — прошептала я.
— И ты думаешь, что любовь просто так уйдет? Исчезнет, как ни в чем не бывало, только потому, что тебе стало слишком больно?
Я смотрела на него. Что Иерихон Бэрронс знал о любви?
— Хотелось бы. Хотелось бы ее выключить. Но она не фонтанчик. Она чертова река со взбесившимся течением. И только природная катастрофа или дамба может остановить поток — но чаще всего просто изменить его направление. Обе меры экстремальны и так меняют картину мира, что потом удивляешься, зачем тебе это было нужно. И как теперь ориентироваться без привычных меток? Выжить можно, лишь найдя новые способы искать направление в жизни. Ты любила ее вчера, ты любишь ее сегодня. Она делает что-то, что разрушает тебя. Ты будешь любить ее завтра.
— Дэни убила мою сестру.
— По злобе? Умышленно? Из-за жестокости? Жажды власти?
— Откуда мне знать?
— Ты любишь Дэни, — прямо сказал Бэрронс. — Значит, ты знаешь ее. Когда кого-то любишь, видишь этого человека насквозь. Спроси свое сердце. Дэни хороший человек?
Иерихон Бэрронс советует мне прислушаться к своему сердцу. Странности в жизни бесконечны?
— Как думаешь, ее могли заставить это сделать?
— Она могла отказаться!
— Дети считаются недееспособными.
— Ты ее оправдываешь?! — зарычала я.
— Оправданий нет. Я лишь указываю на то, на что стоит указать. Как Дэни обращалась с тобой со дня вашего знакомства?
Мне было больно говорить.
— Как со старшей сестрой, на которую равнялась.
