комнату с потрепанным красным диваном, маленьким овальным столиком и искусственными цветкми в вазе. На стене висела фотография с двумя пандами, и я старалась смотреть только на них, пока женщина в красных туфлях — она представилась Донной Роман из Департамента по вопросам семьи — разговаривала с нашими родителями.

— Доктор Райс связался с нами, поскольку его встревожил характер полученных Уиллоу травм, — сказала она. — Искривление руки и рентгеновские снимки показывают, что это не первый ее перелом.

— Уиллоу больна остеопсатирозом, — сказал папа.

— Я уже говорила ей! — вмешалась мама. — Но она и слушать не желает.

— Не имея на руках врачебного свидетельства, мы вынуждены более подробно изучить этот случай. Это простая формальность, ради защиты детей…

— Я хотела бы защитить своего ребенка! — Мамин голос резал, как бритва. — И я бы хотела вернуться к своему ребенку, чтобы сделать это.

— Доктор Райс — профессионал в своей области…

— Если бы он был профессионалом, то знал бы, что я не вру! — парировала мама.

— Насколько я поняла, доктор Райс пытается связаться с лечащим врачом вашей дочери, — сказала Донна Роман. — Но в субботу вечером выйти на связь довольно тяжело. Пока что я бы попросила вас подписать разрешение на полное медицинское обследование Уиллоу. Ей проверят все кости, сделают необходимые неврологические анализы… А мы тем временем можем побеседовать.

— Меньше всего Уиллоу нужны сейчас какие-то анализы, — сказала мама.

— Послушайте, мисс Роман, — вступился папа, — я офицер полиции. Неужели вы думаете, что я стал бы вам лгать?

— Я уже поговорила с вашей женой, мистер О’Киф, и непременно поговорю с вами… но сейчас меня интересует сестра Уиллоу.

Я открыла рот — и тут же закрыла, не сумев ничего сказать. Мама пристально смотрела на меня, как будто пыталась передать свои мысли, а я глядела в пол, пока передо мной не выросли красные каблуки.

— Ты, должно быть, Амелия, — сказала она, и я кивнула. — Давай-ка немного пройдемся. Что скажешь?

Когда мы выходили, путь нам перегородил полицейский, похожий на папу, когда он надевает форму.

— Пусть отвечают порознь! — скомандовала Донна Роман, и он кивнул. Затем она отвела меня к автомату со сладостями в конце коридора. — Чего ты хочешь? Лично я — поклонница шоколада, но ты, возможно, из тех девчонок, что дня не проживут без чипсов?

Сейчас, без родителей, она показалась мне гораздо приятнее. Я тут же указала на батончик «Сникерс», решив, что надо воспользоваться моментом.

— Ты, наверное, совсем не так представляла себе каникулы? — Я покачала головой. — С Уиллоу уже случалось что-то похожее?

— Конечно. У нее часто ломаются кости.

— А как это происходит?

Эта тетка вроде бы должна была быть умной, но явно не производила такого впечатления. А как вообще ломаются кости?

— Ну, она падает. Или ударяется обо что-то.

— «Ударяется»? Или же ее «ударяют»?

Однажды какой-то мальчик сбил тебя с ног во дворе детского сада. Ты, в общем-то, неплохо умела уклоняться, но в тот день бежала слишком медленно.

— И это бывает.

— А кто был рядом с Уиллоу, когда она сломала кость в этот раз?

Я вспомнила, как вы с папой стояли, держась за руку, у кассы.

— Мой папа.

Она поджала губы и скормила еще несколько монет в автомат, который теперь выплюнул бутылку воды. Открутила крышку. Я хотела, чтобы она предложила мне попить, но стеснялась просить.

— Он был в плохом настроении?

Я вспомнила папино лицо, когда мы мчались в больницу вслед за «скорой». Вспомнила его руки, сжатые в кулаки, пока мы ожидали известий о новом переломе Уиллоу.

— Да. В очень плохом настроении.

— По-твоему, он сделал это потому, что злился на Уиллоу?

— Сделал что?

Донна Роман опустилась на корточки, чтобы смотреть мне прямо в глаза.

— Амелия, ты можешь мне обо всем рассказать. Обещаю, тебя никто не тронет.

Тут-то я и догадалась, что она имеет в виду.

— Папа не злился на Уиллоу! Он ее не бил. Произошел несчастный случай!

— Таких несчастных случаев можно избежать.

— Нет… Вы не понимаете… Это из-за Уиллоу…

— Что бы ни делали дети, это не оправдывает жестокого обращения с ними, — вполголоса пробормотала Донна Роман, но я все-таки расслышала ее слова. Потом она встала и зашагала обратно, даже не пытаясь услышать меня. — Мистер и миссис О’Киф, — сказала она, — мы вынуждены поместить ваших детей под опеку с целью защиты.

— Давайте просто поедем в участок и обо всем поговорим, — предложил папе полицейский.

Мама обхватила меня за плечи.

— «Опека с целью защиты»? Это как?

Донна Роман твердой рукой — правда, не без помощи полицейского — попыталась нас разъединить.

— Мы хотим гарантировать детям безопасность, пока вопрос не разрешится. Уиллоу переночует здесь.

Она попыталась вывести меня из комнаты, но я ухватилась за дверь.

— Амелия?! — закричала мама как безумная. — Что ты ей наговорила?!

— Я хотела сказать правду.

— Куда вы ведете мою дочь?

— Мама! — завизжала я, протягивая к ней руку.

— Идем, солнышко, идем, — приговаривала Донна Роман и все тянула меня.

Как я ни кричала и ни отбивалась, меня все же выволокли из больницы. За пять минут борьбы у меня онемели пальцы. Только тогда я поняла, почему ты не плачешь, когда тебе больно. Поняла, что бывает такая боль, которую не выплакать.

Я слышала выражение «приемная семья» по телевизору, встречала его в книжках, но мне всегда казалось, что туда отдают сирот и детей из гетто — ну, знаете, таких, у которых родители торгуют наркотиками. Я и не думала, что это имеет отношение к нормальным девочкам вроде меня, которые живут в милых домиках, получают кучу подарков на Рождество и никогда не ложатся спать голодными. Но, как выяснилось, миссис Уорд — хозяйка этого временного приюта — могла быть обычной мамой. И судя по фотографиям, облепившим всю свободную поверхность в доме вместо обоев, когда-то она и была обычной мамой. Она встретила нас на пороге в красном халате и тапочках, похожих на розовых поросят.

— Ты, наверное, Амелия, — сказала она, приоткрывая дверь.

Я ожидала увидеть целый выводок детей, но никого, кроме меня, там не оказалось. Миссис Уорд отвела меня в кухню, где пахло моющим средством и вареными макаронами, и поставила передо мной стакан молока и блюдце с шоколадным печеньем.

— Ты, должно быть, проголодалась, — сказала она, и хотя это было правдой, я помотала головой. Я не хотела у нее ничего брать: это значило бы, что я сдалась.

В моей спальне стоял комод, небольшая кровать, накрытая стеганым одеялом в вишенку, и телевизор с пультом. Родители никогда не поставили бы мне в комнату телевизор: мама говорит, что телевидение — это Корень Зла. Я сообщила об этом миссис Уорд, и она рассмеялась.