куча мелочей: ремонт инвалидного кресла, овчина для гипса, пузыри со льдом, одежда, которую можно носить с гипсом, разные особенные подушки, чтобы Уиллоу было удобно спать, рампы для удобного заезда в дом. По мере взросления ей потребуется всё больше оборудования: палочки, зеркала и другие предметы для людей маленького роста. Даже отладка машины — чтобы педали было проще нажимать, чтобы не образовывались микротрещины, — обойдется в десятки тысяч долларов, а люди из Бюро по восстановлению трудоспособности оплачивают только одну машину, потом всю жизнь платишь сам. Она может поступить в колледж, но даже высшее образование будет стоить нам дороже обычного: ей ведь понадобится много особых приспособлений. К тому же лучшие колледжи для таких детей, как Уиллоу, расположены далеко от Бэнктона — следовательно, возрастут транспортные расходы. Мы уже сняли все деньги с пенсионного счета моего мужа и перезаложили дом. Я исчерпала кредит на двух карточках. — Шарлотта перевела взгляд на присяжных. — Я знаю, что вы думаете обо мне. Что я подала этот иск ради денег.

Я замерла, не понимая, что она творит. Такого мы не репетировали.

— Шарлотта, вы…

— Пожалуйста, дайте мне закончить. Да, я говорю о больших ценах. Но не только в финансовом смысле. — Она моргнула, смахивая слезинки. — Я не сплю по ночам. Я чувствую себя виноватой, когда смеюсь над какой-нибудь шуткой по телевизору. Иногда я смотрю на ровесниц Уиллоу, которые резвятся на площадке, и ненавижу их — до того я завидую легкости, с которой им все дается. Но в тот день, когда я подписала отказ от реанимации, я пообещала своей дочери: «Если ты не сдашься, я тоже не сдамся. Если не умрешь, то будешь жить счастливо, уж я об этом позабочусь». Хорошая мать должна так поступать, не правда ли? — Она покачала головой. — Обычно как бывает: родители ухаживают за детьми, дети растут — и меняются с ними ролями. Но в нашем случае ролями поменяться не выйдет. Я всегда должна буду ухаживать за ней. Поэтому я и пришла сюда сегодня. Чтобы задать вам вопрос: как я буду заботиться о своей дочери, когда умру?

В наступившей тишине можно было бы услышать, как иголка падает на пол. Как бьется чье-то сердце.

— Ваша честь, — сказала я, — у меня всё.

Море напоминало монстра — черного, свирепого монстра. Оно одновременно и завораживало, и ужасало тебя. Ты умоляла меня отвести тебя посмотреть, как волны разбиваются о подпорки, но когда мы приходили туда, ты дрожала у меня в объятиях.

Я взял на работе отгул, потому что Гай Букер сказал, что все свидетели должны прийти в суд в первый же день. Но выяснилось, что мне все равно нельзя было находиться в зале, если я не давал показания. Я пробыл там ровно десять минут, пока судья не велел мне убираться прочь.

В то утро я понял, что Шарлотта надеялась, будто я поеду с ней поддержать ее. После той ночи оно и немудрено. В ее объятиях я был попеременно то неистовым, то яростным, то нежным — как будто мы разыгрывали всевозможные эмоции в пантомиме, скрытой покрывалом. Я понял, что она расстроилась, когда я рассказал ей о своей встрече с Гаем Букером, но уж она-то должна была понять, почему я все равно обязан выступить против нее: для меня тоже главное было защитить своего ребенка.

Выйдя из здания суда, я поехал домой и сказал сиделке, что после обеда она свободна. Амелию надо было забрать из школы в три часа, но у нас еще оставалось время, и я спросил, чем бы ты хотела заняться.

— Я ничем не могу заниматься, — ответила ты. — Ты только взгляни на меня!

Это верно: твою ногу целиком покрывала шина. Но я все равно не видел причин, чтобы не развеселить тебя каким-нибудь нестандартным способом. Обернув одеялами, я отнес тебя в машину и умостил на заднем сиденье так, чтобы загипсованная нога покоилась вдоль него. Так ты даже могла пристегнуться. Когда ты начала замечать за окном знакомые места и догадалась, что мы едем к океану, настроение у тебя значительно улучшилось.

В конце сентября никто уже не ездил на пляж, так что я смог запросто припарковаться на стоянке у подпорной стены, откуда тебе открывался вид на воду с высоты птичьего полета. Из кабины моего грузовика ты наблюдала за волнами, что крались к берегу, а потом испуганно пятились, словно гигантские серые кошки.

— Папа, а почему нельзя кататься на коньках по океану?

— Ну, где-нибудь в Арктике, наверное, можно. Но чаще всего вода слишком соленая, чтобы замерзнуть.

— А если бы она замерзала, правда было бы здорово, чтобы волны все равно оставались? Вроде как ледяные скульптуры.

— Да, здорово бы было, — согласился я. Я оторвал голову от валика на сидении и посмотрел на тебя. — Уиллс, ты в порядке?

— Нога больше не болит.

— Я не о твоей ноге. Я о том, что сегодня происходит.

— Утром было много телекамер.

— Ага.

— У меня от камер болит живот.

Обогнув водительское кресло, я взял тебя за руку.

— Ты же знаешь: я не позволю этим репортерам к тебе приставать.

— Мама могла бы для них что-нибудь испечь. Если бы им понравились ее брауни и ириски, они бы просто сказали «спасибо» и ушли.

— Может, мама могла бы добавить в тесто чуть-чуть мышьяка… — замечтался я.

— Что?

— Ничего. Мама тебя тоже очень любит. Ты ведь знаешь об этом, верно?

Атлантический океан за окнами автомобиля достиг крещендо.

— По-моему, есть два океана: тот, что играет с тобой летом, и тот, что злится зимой. Сложно вспомнить, как выглядит второй.

Я открыл уже было рот, чтобы повторить свой вопрос, но тут же понял, что ты прекрасно его расслышала.

Гай Букер был из тех мужчин, над которыми мы с Пайпер раньше смеялись в голос, когда встречали их в магазине. Такие, знаете, раздувшиеся от собственной важности адвокаты, которые вешают на свои зеленые «форды» именные номера типа «крутой».

— Значит, дело все-таки в деньгах? — начал он.

— Нет. Но деньги помогут мне обеспечить надлежащий уход за дочерью.

— Уиллоу же получает финансовую помощь от спонсоров, не так ли?

— Да, но ее не хватает даже на медицинские расходы, не говоря уж о повседневных. К примеру, ребенку в кокситной повязке нужно специальное сидение. А лечение зубов, которое неизбежно при ОП, влетит в несколько тысяч долларов в год.

— А если бы ваша дочь родилась талантливой пианисткой, вы бы просили денег на рояль?

Марин предупреждала, что Букер попытается меня разозлить, чтобы я утратила расположение присяжных. Я сделала глубокий вдохни сосчитала до пяти.

— Нельзя сравнивать такие вещи, мистер Букер. Мы говорим не об учебе в консерватории, а о жизни моей дочери.