простой римлянин, но Гораций, который, скорее всего, сам был ближневосточного, если не иудейского, происхождения.

Однако и Вергилий и другие его римские современники прекрасно знали александрийскую поэзию на греческом языке, стихи и ученые дидактические поэмы, созданные в III, II и I веках до н. э. Стихи, написанные в эллинистической Александрии, в Египте, в устье Нила, в том самом городе, где появился на свет перевод семидесяти, «Септуагинта», греческий Ветхий Завет. А эти поэты, жившие в Александрии, использовали в своих стихах Исаию. Вергилий же и его современники просто брали материал у них, то есть прикасались к библейским текстам через посредство этих авторов, которых мы в большинстве знаем только по именам, потому что Александрийская библиотека сгорела и их сочинения погибли.

Из Исаии, прочитанного посредством его александрийских читателей, античный мир узнает о том, что Золотой век, то есть время, когда человек будет в состоянии практиковать верность правде (fidem rectumque) само собой, без закона, может возвратиться на землю. Но при каком условии будет это возможно? Для античного мира этот вопрос остается как бы за кадром, античный мир на этот вопрос не отвечает, хотя Вергилий почти цитирует стих Исаии «Се Дева во чреве приимет и родит сына» (Ис7:14), потому что он говорит Iam redit et Virgo – «вот уже Дева грядёт». Именно так перевел это место Владимир Соловьев, как бы подчеркивая то, как видели это место средневековые читатели и комментаторы.

Не случайно поэтому изображение Вергилия можно найти среди фресок (справа) на одной из стен Благовещенского собора Московского Кремля среди святых. Также и Данте в «Божественной комедии» именно его делает своим проводником во время странствия по аду именно из?за этого текста. Однако на самом деле Вергилий говорит не «грядет Дева», но «возвращается Дева». И имеется в виду, конечно, не Дева библейского пророчества, о которой «радуется всякая тварь, ангельский собор и человеческий род»; но Астрея, то есть античная богиня справедливости, воплощенная справедливость древнего мифа – справедливость, о которой Овидий говорит в «Метаморфозах», описывая наступление железного века: «И дева Астрея, последняя из небожителей, покинула загрязненные убийством земли».

Таким образом, для античного мыслителя – и для Овидия, и для Вергилия, и для многих других писателей, поэтов, философов и т. д. – речь идет не о наступлении чего?то нового, но о возвращении старого, о возвращении того прекрасного и незамутненного грехом и пороком прошлого, с чего начиналась некогда человеческая история. Итак, человек, переживая минуты озарения, просветления, надеется на восстановление древней справедливости и того особого и безгрешного миропорядка, память или представление о котором каким?то образом сохранились практически у всех народов.

Однако в реальности всё происходит по- другому. «Не видел того глаз, – говорит Исаия, повторяет апостол Павел (Ис 32; 1 Кор 2:9), – не слышало ухо и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его». Осуществляется не восстановление старого, но в жизнь входит новое, в мир приходит Христос. «Ныне, – говорит апостол Павел, – независимо от закона (это греческое выражение абсолютно равно sine lege – «без закона» Овидия) явилась, (причем не вернулась, как было бы у Вергилия, но именно явилась) впервые правда Божия» (Рим 3:21), но только не «дике», не богиня справедливости Дике, или Астрея, древнего мифа, но «дикеосини Феу», правда Божия, о которой, как говорится у апостола Павла, «свидетельствуют закон и пророки» (если дословно – «которая ранее засвидетельствована была законом и пророками»). «Правда Божия, – повторяет это выражение Павел во второй раз, – через веру в Иисуса Христа во всех и на всех верующих, ибо нет различия» (Рим 3:22). Так в мире начинает действовать благодать.

В чем различие между «дике» и «дикеосини»? «Дике» – это справедливость, выраженная в решении суда, а «дикеосини» – это та же справедливость, но воплощенная в жизни человека. «Дике», справедливость, о которой говорят античные поэты, – это та справедливость, что выражена в мудром, правильном решении суда и существует как бы вне человека и независимо от него на пергаменте, на папирусе, высеченной на каменной стеле и так далее, но как бы помимо человеческой личности. «Дикеосини» – это та же самая справедливость, но только воплотившаяся в реальной жизни живого и конкретного человека. Там – норма, здесь – реальность, воплощенная в конкретной жизни, сначала Сына Человеческого, затем тех, кто по Его слову идёт вслед за Ним. Именно в этом, возможно, заключается сила и главная особенность христианства – его жизненности и воплощенности в конкретном опыте, в конкретном пути живого человека. В отличие от той нормативности, которую предлагают практически все без исключения учения, которые накопились у человечества за тысячи лет его истории.

Иисус входит в мир как воплощенная Тора, воплощённый Закон, как Завет, сконцентрированный в личности Сына Человеческого; поэтому выполнение закона заменяется следованием за Христом и жизнью в благодати Божией. Если использовать термин апостола Павла в I Послании к Коринфянам – «подражанием Христу». Живой диалог с Воскресшим заменяет собой необходимость знать Тарияг, то есть каждое из 613 положений Закона. Дух диалога, что так неожиданно и так выпукло был некогда провозглашен в Десятисловии введением в него прямого обращения Бога к человеку: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской» (Исх 20:2), дух диалога, так потрясающе выраженный в слове «тебя» в первой заповеди, торжествует окончательно. Так наступает Царство благодати.

При этом, однако, закон конечно же не отменяется: об этом прямо говорит Нагорная проповедь; не отменяется, но как бы уходит в тень и приобретает новое назначение. Он начинает играть роль своего рода ориентира или дорожного знака, который предупреждает об опасности, когда красный свет запрещает нам переходить через улицу. Это делается не для того, чтобы торжествовала норма, и не потому, что это грешно, бесчестно или нечестиво – переходить улицу на красный свет. Хотя иногда милиционеру кажется, что, именно чтобы торжествовала норма, установлено правило не двигаться, пока горит красный свет.

Нет, светофор загорается, прежде всего, по той причине, что перебегать улицу, когда движется по ней поток машин, опасно для человека, для жизни его, для окружающих, для водителей на дороге и т. д. Когда написано: «Осторожно, гололед», – то эта надпись ничего не запрещает, но тоже указывает на опасность. Так закон в том мире, где царствует благодать, – закон, который уже не царствует, – указывает, однако, на те опасности, которые повсюду подстерегают нас. Ясно, что соблюдение правил уличного движения ни при каких обстоятельствах не может стать смыслом жизни, но когда вы начинаете их нарушать, то последствия бывают зачастую и непредсказуемыми, и ужасными.

Так же обстоит дело с законом в царстве благодати: он существует, но только как знак предупреждения на дороге. Тогда как жизнь христианина строится уже на основе личных, уникальных и удивительных, отношений, которые устанавливаются у каждого и каждой со Христом, о чем так глубоко говорит в своих проповедях митрополит Сурожский Антоний.