пролетела мимо них.

— А интересно, что происходит сейчас там, на фронте? — громко крикнул Гольдстейн. Он неожиданно вспомнил, что на острове на расстоянии многих миль друг от друга в джунглях разбито множество других таких же биваков.

Риджес пожал плечами.

— Наверное, держатся, — громко ответил он на вопрос Гольдстейна.

Гольдстейна очень интересовало, как все выглядит там, дальше, в глубине острова. За неделю, с тех пор как его назначили в разведывательный взвод, он видел лишь небольшой участок дороги, которую они прокладывали на расстоянии одной-двух миль от бивака.

Сейчас он попробовал представить себе атаку, предпринимаемую во время этого урагана, и содрогнулся от ужаса. Гольдстейн с еще большей силой сжал руками распорку палатки, стараясь во что бы то ни стало удержать ее.

«Вполне возможно, — подумал он, — что японцы атакуют сейчас и наш бивак. Интересно, несет ли кто-нибудь караул у пулеметов?»

— Умный генерал обязательно использует такой момент для атаки, — сказал он вслух.

— Да, пожалуй, — тихо отозвался Риджес.

Ветер на какой-то момент стих, и их голоса казались какими-то приглушенными, как будто они разговаривали в церкви. Гольдстейн смог наконец разжать пальцы, удерживавшие распорку, и с радостью почувствовал, как отходят уставшие руки. «Кровообращение разгоняет вредные последствия перенапряжения мышц, — подумал он. — Может быть, буря уже совсем перестала?» Вырытое в земле углубление для палатки заполнилось жидкой грязью, и это заставило Гольдстейна задуматься над вопросом: как же они будут спать эту ночь? Его начала пробирать дрожь. Только теперь он почувствовал, что одежда на нем совершенно мокрая. Ветер подул с прежней силой, и их молчаливая напряженная борьба за сохранение палатки возобновилась. Гольдстейн чувствовал себя так, как будто он старался удержать дверь, которую с другой стороны пытался открыть более сильный человек. Он увидел, как ветер сорвал и унес еще две палатки, а их обитатели с криком побежали в поисках другого укрытия. Смеясь и проклиная все на свете, в палатку Гольдстейна и Риджеса ввалились Вайман и Толио.

Юношеское костлявое лицо Ваймана расплылось в широкой улыбке.

— Ну и ну! Вот это дождичек! — закричал он сквозь хохот. Лицо его выражало что-то среднее между веселым возбуждением и вопросительным недоумением, словно он не понимал — то ли это бедствие, то ли цирковое представление.

— А где твое имущество и оружие? — прокричал Гольдстейн.

— Потерял. Все сорвало ветром. Винтовка утонула в большой луже.

Гольдстейн посмотрел на свою винтовку. Она лежала на бровке у основания палатки, забрызганная водой и грязью. Он пожалел, что не завернул ее перед началом дождя в свою грязную рубаху.

«Я все еще новичок, — подумал он про себя, — бывалый солдат обязательно вспомнил бы о ней и не дал бы намокнуть».

С большого мясистого носа Толио капала вода.

— Вы думаете, ваша палатка выдержит? — крикнул он.

— Не знаю, — ответил Гольдстейн. — Колышки, я думаю, выдержат.

Четверо солдат едва разместились в маленькой палатке, хотя и сидели на корточках. Риджес почувствовал, как его ноги все больше и больше покрывает жидкая грязь, и пожалел, что не снял ботинки. «При такой проклятой погоде их приходится больше сушить, чем носить», — подумал он. С верхней распорки и швов палатки начали скатываться обильные ручейки воды. Один из них стекал прямо на согнутые колени Риджеса. В промокшей одежде было так холодно, что вода казалась теплой. Риджес глубоко вздохнул.

Внезапно в палатку ворвался страшный порыв ветра, надул ее, как шар, верхняя распорка сломалась и разорвала полотно. Палатка рухнула на солдат, как мокрая простыня. В течение нескольких секунд, пока полотно не подхватил порыв ветра, они возились под ним, как слепые котята. Вайман не удержался на корточках и шлепнулся задницей в мокрую грязь. Он никак не мог освободиться от накрывшего его полотна палатки и долго смеялся над своей беспомощностью. «Я такой немощный, что не могу вырваться из бумажного кулька», — подумал он, и ему стало от этого еще смешнее.

— Эй, ребята, где вы? — крикнул он, но полотно палатки в этот момент снова подхватил порыв ветра, оно надулось, как парус, окончательно оторвалось и, крутясь и раскачиваясь, как клочок бумажки, полетело над биваком. На одном из колышков остался лишь небольшой рваный кусок полотна, и теперь он развевался, как обтрепанный ветром флаг.

Все четверо поднялись было на ноги, но ветер дул так сильно, что пришлось пригнуться к земле. На небольшом не закрытом тучами участке неба над горизонтом светило ярко-красное заходящее солнце, но оно казалось бесконечно далеким. Дождь теперь стал очень холодным, и все замерзли до дрожи. Почти все палатки бивака сорвало ветром; с трудом удерживая равновесие, по грязным лужам в поисках укрытия пробирались промокшие насквозь солдаты. Их движения казались со стороны нелепыми, как движения людей в кинокартине, которую прокручивают слишком быстро.

— Господи, я окончательно замерзаю! — крикнул Толио.

— Надо найти какое-нибудь укрытие! — прокричал Вайман. Он был весь перемазан грязью и дрожал от холода так, что у него не попадал зуб на зуб. — Ну и дождь, черт бы его взял! — выругался он с досадой.

По лужам и грязи, падая и снова вставая, они побежали к автогаражу, чтобы укрыться от дождя под машинами.

Толио падал больше всех, как будто он потерял какой-то необходимый для равновесия балласт, и ветер бросал его из стороны в сторону, как пушинку.

— Я забыл свою винтовку! — крикнул бежавший позади него Гольдстейн.

— А за каким чертом она тебе? — ответил Толио, обернувшись назад.

Гольдстейн попытался остановиться и бежать обратно, но навстречу ветру двигаться было невозможно. Они бежали почти рядом, но кричать приходилось так громко, как будто их разделяло расстояние не меньше мили.

«Целую неделю мы работали и приводили бивак в порядок, — с горечью подумал Гольдстейн. — Каждую свободную минуту сооружали что-нибудь новое, а теперь вот палатку снесло, вся одежда и бумага для писем насквозь промокли, винтовка, наверное, заржавела. Земля везде мокрая, спать будет негде, все разрушено». Он почувствовал возбуждение и даже своеобразную веселость, какую иногда испытывает человек, когда события заканчиваются катастрофой или бедствием.

Ветер буквально втолкнул Гольдстейна и Толио на площадку гаража. Под действием ветра они даже натолкнулись друг на друга и больно ушиблись. Гольдстейн не удержался на ногах и растянулся в жидкой грязи. Он с трудом поднялся и спрятался от ветра за одной из грузовых машин. Здесь собралась почти вся рота: часть солдат забралась в кузовы, остальные, прижавшись друг к другу, сидели под машинами. У той, к которой добрался Гольдстейн, находилось около двадцати солдат. Они дрожали и стучали зубами от леденяще-холодного дождя. Небо над ними казалось совершенно темной чашей, разрываемой раскатами грома и извергающей потоки воды. Гольдстейн видел перед собой только окрашенный в зеленое грузовик и теснившихся около него солдат в мокрых темно-зеленых комбинезонах.

— Господи! — громко произнес кто-то рядом с ним.

Толио попытался закурить сигарету, но она насквозь промокла и рассыпалась у него в руках еще до того, как он достал из непромокаемого мешочка спички. Он бросил сигарету на землю и видел, как она тотчас же расползлась в грязи. Хотя Толио уже промок насквозь, дождь все еще был для него настоящей мукой: каждая падающая на спину капля казалась холодным, вызывающим отвращение слизнем. Он повернулся к стоявшему рядом солдату и крикнул:

— Вашу палатку снесло?

— Ага, — весело ответил тот.

Толио стало от этого легче. Он почесал свой черный подбородок и неожиданно почувствовал дружескую близость и теплоту ко всем окружавшим его людям. «Все они хорошие ребята, хорошие американцы», — подумал он. Руки у него просто окоченели от холода; чтобы хоть немного согреться, он сунул их в просторные карманы своих рабочих брюк. Почти стемнело. За машиной, да еще под кокосовыми