Сай, прошуршав газетой, отвечает:

— Вешать их не надо. — Он бросает взгляд на свои руки, глухо смеется. — Эдвард уже пошел спать?

Она поднимает голову, отвечает быстро, нервно:

— Мне кажется — да. Он так сказал. Они с Мэтью сказали, что идут спать. (Мэтью Арнольд Каммингс — младший в семье.)

— Я взгляну.

В детской спальной комнате Мэтью спит, а Эдвард, мальчик семи лет, сидит в углу, протаскивая иголку с ниткой через лоскут материи.

Отец подходит к нему, и тень падает на лицо мальчика.

— Что ты делаешь, малыш?

Ребенок поднимает голову, застыв в испуге.

— Шью. Мама мне разрешила.

— Дай-ка это мне.

Лоскуток и нитки летят в мусорную корзину.

— Подойди сюда, Лиззи.

Мальчик становится свидетелем спора родителей о себе. Спор ведется резким шепотом, чтобы не разбудить спящего малыша.

— Я не допущу, чтобы он вел себя по-бабьи. Ты не должна пичкать его этими книгами, не должна приучать к этим бабьим… штучкам. (Лапта и перчатки для бейсбола пылятся на чердаке.)

— Но я ничего… ничего ему не говорила.

— Разве не ты дала ему шитье?

— Прошу тебя, Сайрус, оставь его.

От пощечины лицо мальчика краснеет. Мальчик сидит на полу, слезы капают ему на колени.

— Ты должен вести себя как мужчина, понял?

Только когда родители уходят, он начинает размышлять над происшедшим. Ведь мать дала ему нитки и сказала, чтобы он потихоньку занялся шитьем.

Служба в церкви закончилась. «Мы все дети господни, плоды его сострадания, призванные стать на земле проводниками божьей добродетели, сеять семена братства и доброжелательства».

— Прекрасная проповедь, — говорит мать.

— Да.

— А он прав? — спрашивает Эдвард.

— Конечно, — отвечает Сайрус. — Только ты должен осторожно воспринимать все. Жизнь — штука не простая. На других никогда не рассчитывай. Добивайся всего сам. Человек человеку волк, вот как в жизни получается.

— Значит, он был не прав, папа.

— Я этого не сказал. Прав он, прав и я. Только в религии ты действуешь так, а в делах — они менее важны — по-другому. И все же это христианский образ действий.

Мать поглаживает его по плечу.

— Это была прекрасная проповедь, Эдвард.

— Почти все в городе меня ненавидят, — говорит Сайрус. — Они ненавидят и тебя, Эдвард. Тебе это полезно знать уже сейчас. Больше всего им ненавистен успех, а ты наверняка преуспеешь. И они, даже не любя тебя, станут лизать тебе сапоги.

Мать с сыном укладывают краски и мольберт, а затем прохладным весенним вечером отправляются в обратный путь после поездки за город.

— Хорошо провел время, Эдди? — Ее голос сейчас, когда они одни, звучит как-то необычайно взволнованно, необычайно тепло.

— Очень, очень хорошо, мама.

— Когда-то давно-давно я мечтала иметь сынишку, отправиться с ним за город и рисовать, вот как мы с тобой. А сейчас давай-ка я научу тебя петь смешную песенку.

— А как выглядит Бостон? — спрашивает он.

— О, это большой город, грязный, холодный. А люди там всегда одеты строго.

— Как папа?

Она смущенно улыбается.

— Да, как папа. Но ты ничего ему не рассказывай о том, что мы делали сегодня.

— А разве мы сделали что-нибудь плохое?

— Нет. А теперь пошли домой. И ничего ему не говори. Это секрет.

Внезапно в нем пробуждается ненависть к ней, и все время, пока они идут обратно в город, он молчит, насупившись. Вечером он рассказывает все отцу и с каким-то наслаждением и страхом слушает, как родители ссорятся потом.

— Я хочу сказать тебе, что с мальчишкой виновата во всем ты, настраиваешь его не так, как нужно, неправильно воспитываешь. Ты никогда не могла смириться с нашим отъездом из Бостона, не так ли? И здесь нам, по-твоему, не совсем хорошо.

— Прошу тебя, Сайрус…

— Черт побери, я отправлю его в военную школу. Он достаточно вырос и может сам заботиться о себе. В девять лет мальчишка должен начинать размышлять над тем, как следует вести себя, чтобы стать мужчиной.

Айк Каммингс одобрительно кивает:

— Военная школа — это отлично. Мальчик любит слушать рассказы о войне.

Решению отдать мальчика в военную школу предшествовал разговор Сайруса с городским врачом. «Послушайте, мистер Каммингс, — сказал врач, — сейчас ничего не поделаешь, я ничего не могу придумать. Если бы он был постарше, я посоветовал бы отвезти его в заведеньице Сэлли, и пусть бы он там прошел науку».

Расставание с домом в десять лет, поезд, прощание с пыльными дорогами на окраине города, с мрачными особняками, запахом отцовского банка, бельем на веревках.

— Прощай, сын, всего тебе хорошего. Слышишь?

Он с безразличием отнесся к решению отца, но теперь едва заметно вздрагивает от прикосновения руки к его плечу.

— Прощай, мама.

Она плачет, и это вызывает у него неприязнь; сострадания почти нет.

— Прощай.

Он уезжает. С головой окунается в школьную жизнь. Чистка пуговиц, заправка койки…

В нем происходят перемены. У него никогда не было друзей среди ребят. И теперь он равнодушен к товарищам, но не застенчив. Акварельные краски и такие книги, как «Маленький лорд Фаунтлерой», «Айвенго» и «Оливер Твист», его почти не интересуют, он по ним не скучает. Он переходит из класса в класс лучшим учеником, увлекается легкой атлетикой и занимает третье место в школе по теннису. Как и отец, он пользуется уважением товарищей, хотя его не любят.

Бывают, конечно, и неприятные моменты. Вот во время субботнего утреннего осмотра он стоит вытянувшись, сомкнув каблуки у своей койки, пока мимо шествует начальник школы, сопровождаемый свитой офицеров-преподавателей. Каммингс смиренно ждет, что скажет начальник курса.

— Каммингс, — обращается к нему старший кадет.

— Да, сэр.

— Обратите внимание на бляху своего ремня.

— Слушаюсь, сэр.

Каммингс смотрит вслед старшему кадету с двойственным чувством, болезненно неприятным и отчасти даже радостным оттого, что его заметили. Загадочный вундеркинд, он выделяется тем, что не участвует в некоторых специальных мероприятиях, характерных для частной школы, в которой учатся мальчики.

Девять лет воздержания в казарме, жизнь в общих комнатах, постоянные заботы о содержании в