— Обычно мы старались не светиться, но иногда очень уж хочется оставить какую-нибудь весточку из прошлого. — Грассатор грустно улыбнулся, не отрывая взгляда от фотокарточки. — Чтобы помнить…

— Потрясающе.

— Ну что же, а теперь уважим хозяйку, наверняка она уже приготовила нам чай с чем-нибудь вкусненьким. Понимаю, что тебе будет скучновато без знания языка, но мы постараемся долго не задерживаться. Зато потом сможем пойти поужинать в ресторанчике. Как тебе?

— Отличный план!

Ресторанчик при отеле больше походил на пусть и весьма приличную, но все же столовую и тем не менее смотрелся очень даже мило. Белоснежные скатёрки, желтенькие цветочки в маленьких вазочках и пирамидки из салфеток на каждом столике — все чистенько и аккуратно. У дальней стены ненавязчиво наигрывали музыканты, приглушенный свет создавал уют, а небольшое количество посетителей позволяло добиться уединения, притом что столики стояли довольно тесно.

Вера и Грассатор молча утолили голод и, откинувшись на стульях с бокалами вина в руках, перешли к неторопливой беседе.

— Сутеки говорил, что твое имя переводится как «бродяга», — произнесла Вера. — Почему? Ты много где бывал?

— Бывал, — отозвался Грассатор. — Мне всегда было интересно вернуться в те места, которые я посещал прежде, и посмотреть, что там изменилось за годы и десятилетия.

— Я тут вспомнила про Византию. Почему она была тебе так важна, что ты даже решил защищать ее?

Грассатор смущенно улыбнулся. Насадил на вилку кусочек сыра.

— Я воплотился неподалеку, прожил там свои первые годы среди людей. После нашего съезда в Риме, а собрались мы примерно через десять лет после воплощения, на котором решили, что умываем руки, я ради интереса помотался по Европе, а потом вновь вернулся в Константинополь. Для меня Византия стала чем-то вроде родины… Ну а последняя оборона… — Грассатор прикрыл глаза. — Помню, как впервые испытал обстрел из пушек, как рушилась наша внешняя стена под ядрами. Помню морской бой в Золотой бухте… Треск дерева и крики тонущих доносились до нас отчетливо… Столько людей копошилось в воде… Помню, как поливали «греческим огнем» брешь во внутренней стене, как горели и кричали башибузуки… Помню, как с музыкой на нас двинулись янычары. Это было жутковато. Презрение к смерти. Сейчас такого не увидишь. Мы крепко стояли, но… — Грассатор печально улыбнулся. — Я ушел вместе с итальянцами, когда стало понятно, что все кончено, и потом около пяти лет прожил в Генуе, пока не перебрался в Рим.

— А она? — осторожно спросила Вера. — Та византийка, о которой говорил Сутеки. Она погибла тогда? Кстати, как ее звали?

— Мелания. Ее звали Мелания. Она умерла много раньше. От болезни.

— Кем она была для тебя?

Грассатор помолчал, отпил вина.

— Откровением. Новой гранью людского мира. До встречи с ней я, признаться, относился к людям не слишком хорошо. Конечно, не так фанатично, как Экзукатор, но что-то сродни взглядам Нокса. После встречи с ней многое изменилось.

— Вот мы и выяснили причину злобы того лысого монстра. — Вера решила уйти от скользкой темы. — Бабы ему не хватает.

Они посмеялись и решили, что это вполне сгодится в качестве тоста.

— И надолго ты обосновался в Риме? — продолжила расспросы Вера после короткого обсуждения, что им заказать на десерт.

— Да я не то чтобы обосновался. Пожил там какое-то время и вновь отправился путешествовать по Европе. Тогда этот кусочек мира был очень интересен. Мы частенько пересекались с Лексом, пока ему не захотелось помотаться по морям с португальцами. После этого я не видел его, наверное, лет пятьдесят, а в следующий раз, когда мы встретились, Лекс заявил, что на корабли он больше ни ногой. Бывало, что и с Ноксом шалили порой, если только он не задумывал чего-то такого, на что я был не готов.

— А этот ваш приятель, в гости к которому мы торопимся, что делал он?

— Когда чума отступила, он перебрался в Венецию. Вскоре начался расцвет Венецианской рес публики, и она стала на редкость богатеньким городишком. Не буду ничего утверждать, но так частенько происходило с местами проживания нашего Креза.

— Ну вот видишь, значит, и он не такой уж плохой.

— А я и не утверждал, что он плохой. Хотя ради справедливости добавлю, что обогащение кого-то еще для Креза всегда было последним делом, видимо так просто получалось.

— Ладно, рассказывай дальше про себя.

— А дальше мне надоело болтаться по Европе и я решил отправиться на Восток, в гости к Сутеки. Но увидеть мне его удалось только через тридцать лет, а в Европу вернуться — через сорок. На Востоке оказалось ничуть не скучнее, чем на Западе, так что я не торопился. Кстати, тогда я первый раз побывал у вас в России, тогда еще Московском княжестве. Вера оживилась:

— Ну-ка, ну-ка, здесь поподробней. Это какой год?

Грассатор задумался.

— Конец восьмидесятых где-то. Пятнадцатый век.

— Да? Я, честно говоря, не очень помню это место в учебниках… Стояние на Угре и Иван Третий — вот и все, что всплывает.

— Так и есть. Угру я уже, правда, не застал, но живенько у вас там было. Сразу видно, что матерела страна после долгой разрухи. Я даже думал присоединиться к походу дружин на Казанское ханство, они как раз при мне выступали в восемьдесят седьмом, насколько помню, но потом решил двинуться в Персию. Затем добрался до Индии, кстати, тогда же Васко да Гама открыл туда морской путь в обход Африки, но я находился далеко от побережья и этого еще не знал. В общем, чтобы не утомлять тебя рассказом, скажу, что побывал я затем на Тибете и добрался наконец до Сутеки. Он в Китае тогда обитал. Помахал вместе с ним саблей да и засобирался обратно.

— Неужели вот так вот просто через весь континент, да еще в то время? — Вино успело зашуметь у Веры в голове, и если прежде ей приходилось осаживать свой скепсис, то теперь она втягивалась в рассказ все сильнее.

— Почему же просто? Всякое бывало, но в целом не так страшно, как может показаться. Прорубаться сквозь орды разбойников не приходилось. Случалось порой отшить кое-кого, но хватало и тех, кто готов был подвезти, дорогу показать, пустить переночевать, в конце концов. Эти странствия помогли мне увидеть всю многогранность людской природы. Если до встречи с Меланией я видел только черное, а после — черное и белое, то потом для меня стали открываться все новые цвета и оттенки.

Вера улыбнулась:

— Звучит жизнеутверждающе.

Грассатор ответил ей улыбкой и вновь наполнил бокалы.

— Ну хорошо, — сделав глоток, продолжила она, — а дальше-то что? Вернулся в Европу?

— У нас до сегодняшнего дня еще пятьсот лет. Если я буду подробно тебе о них рассказывать, нам и ночи не хватит.

Вера вдруг стала серьезной.

— Господи, подумать только, а ведь тебе действительно семьсот лет!

— Ну, не совсем, до юбилея еще время есть. Хотя что такое несколько лет? Если хочешь, можем выпить за это сейчас. И, между прочим, я давно тебе сообщил возраст своего тела.

— Да, но я почему-то только сейчас осознала: я сижу, пью вино, называю на «ты» мужчину, которому семьсот лет… Хм, нет, не осознала.