этой школе, предназначенной для заведомо плохих учеников, я встретила наконец настоящих людей. Директор и учителя там организовали группу опеки над наркоманами. Они хотели за них бороться. А в нормальных школах? Об этом лучше и не говорить.

Голос из зала:

— А что мы можем для вас сделать?

Петрек:

— Этого вопроса я ждал десять лет назад, теперь уж обойдусь!

Эстрада:

— Успокойся! Тебе это, может быть, и не нужно, а другим нужно.

Девушка с косой:

— Признайтесь, что существуют группы молодежи, настроенной против нас. И что бы учитель ни сделал, они все будут принимать в штыки. Почему вы не обвиняете самих себя в том, что сами воздвигаете стену и видите в нас только жалких учителишек?! Многие из нас хотят на самом деле договориться с вами!

Женщина в жакете:

— Вы можете только предъявлять претензии: «Дайте нам, заботьтесь о нас!» А наша жизнь тоже непроста. Вот я — прожила свою жизнь честно, у меня нет большой квартиры, шубы, машины. И ни какой трагедии: живу себе без всяких дурных страстей. Вы еще ничего не дали людям, а уже так много требуете! Кто должен выполнять ваши требования? Я или такие, как я? А кто удовлетворит мои требования? Или я уже не имею права на жизнь, а должна только выслушивать вашу критику? Вы осуждаете всех взрослых. Я с этим не согласна, я этого не заслужила!

Котаньский:

— Прошу прощения, но я имею дело с молодежью и не могу согласиться с тем, что она ни на что не годная. Они учатся и работают по пятнадцать часов в сутки. В наших центрах существуют нормальные школы с общепринятыми требованиями, но там царит атмосфера тепла, желание разделять с этими молодыми людьми и хорошее, и плохое.

Мужчина в очках:

— А что такого особенного есть в вашем МОНАРе, что вам там так хорошо?

Яцек:

Благодаря МОНАРу я внутренне раскрылся. Там была атмосфера искренности и не было лжи. Раньше я нигде этого не видел. Всегда и повсюду сталкивался только с лицемерием. В МОНАРе нас признали, нам дали самостоятельность, право выбора. И при этом никаких нравоучений, а только партнерство, дискуссии.

Павел:

— Я учился в стоматологическом техникуме. Потом начал принимать наркотики, стал все больше замыкаться в себе. И в один прекрасный день после очередного скандала директор пригласил меня к себе в кабинет и рассказал мне всю свою жизнь. Без морализаторства, без демагогии, как по-настоящему близкому человеку. Этого было достаточно. Я полюбил этого человека. Поверил ему. Что же главное? Умение найти душевный контакт с другим человеком. Я не знаю, можно ли этому научиться.

Кася:

— Мне пятнадцать лет. Извините, но мне смешно все это слушать. Так много учителей захотело вдруг нам помочь! Может, в варшавских школах и получше. Но когда я только начинала принимать наркотики, еще в средней школе, об этом знали все учителя. Помощь была: один раз мне вызвали «скорую», один раз послали за мамой. Вот и все. В школе я была посмешищем, пустым местом. Я не могу поверить, когда вы говорите, что хотите помочь.

Мужчина в очках:

— По отношению к наркоманам применяется особый метод. Их не выгоняют из школы за их дурную привычку. Куда там! Из школы выгоняют, когда, у ученика растет количество неудовлетворительных отметок либо если он пропускает уроки. Таким образом, статистики о тех, кого выгоняют за наркоманию, не существует, поэтому у нас нет полной картины.

Котаньский:

— Я приведу вам еще один пример такого «спасительного» вмешательства школы. Вон там сидит Марта. У нее были проблемы, и она решила себе помочь. Не очень внимательно посмотрев репортаж по телевидению, она вместо того, чтобы нанюхаться бутапрена, взяла его и выпила, в результате потеряла голос. Что же сделала школа? Упекла Марту в исправительно-трудовую колонию, где эту девочку многому научили, не только воровать. Общество бросило ее, она была никем, полным нулем. Хотите дальше?

Рафал:

— Когда я стал прогуливать уроки, из школы начались звонки. Маму, и без того не очень счастливую, вызывали к определенному часу, чтобы сообщить ей, какой я негодяй. Она уходила из школы вся в слезах. Никто никогда не пытался со мной просто, поговорить. Учитель спрашивает: «Почему тебя опять не было». Я молчу. А что тут скажешь? И через секунду уже вижу только спину этого учителя. Вы не способны даже подождать, подойти к ученику еще раз, чтобы все-таки был хоть какой-то результат. Пусть на десятый, сотый раз, но он это оценит.

Женщина в меховой шляпе:

— Если в МОНАРе вам создали такую замечательную атмосферу, то почему же вы продолжаете принимать наркотики?

Котаньский:

— Потому что они, извините, наркоманы. А кроме того, те, кто стал наркоманом с семи — десяти лет, еще не знает, что такое человеческое тепло. Месяца нормальной жизни недостаточно, человек еще не научился это ценить.

Анка:

— Директриса обзывала меня накроманкой еще до того, как я начала принимать наркотики. Она гораздо раньше начала меня запугивать. Я боялась школы! Училась, готовила уроки, но умирала от страха, что меня вызовут отвечать. Почему вы строите свой авторитет на страхе?

Женщина в берете:

— Нас никто никогда не учил умению ставить себя, хоть ненадолго, на место другого человека, чтобы понять его …

Котаньский:

— Но ведь все мы были молодыми и все боялись! Мы совершали и продолжаем совершать ошибки.

Экзальтированная дама:

— Это так, но нам в те годы было легче, крепкая семья — это было нормой, а теперь? Уже второе поколение вырастает с ключом на шее, так сказать, лишенное тепла. Неправда, что человек, рождается с высокими ценностями и понятиями, этому тоже нужно учить.

Женщина, до сих пор молчавшая:

— Моя старая мама, глядя на своих дочерей-учительниц, не может надивиться: они ставят своим ученикам так много отметок, но так мало о них знают. Учитель, поставленный на роль исключительно аттестующего, перестает заниматься формированием человека. Сколько раз на педсоветах мне приходилось просить учительницу, которая жалуется на ученика: «Похвалите его». А она мне на это: «Мне не за что его хвалить!»

Экзальтированная дама:

— Давайте начнем с этой минуты! Там, дома, нас уже несколько часов дожидаются дети и разъяренные мужья. Но мы все равно скажем своим ученикам: «Вы нам очень нужны, мы любим вас!»

Котаньский:

— Предложение красивое, но это сплошной идеализм, который ничего не изменит. Нужна конкретная программа воспитания чуткости у всех нас.

Экзальтированная дама:

— А разве принять все это близко к сердцу — не программа?

Роберт: