расположенной на противоположной стене гостиной, и быстро зашагал по коридору к спальне.

Ему казалось, что едва камердинер поможет ему раздеться и он ляжет в огромную, увенчанную позолоченной короной постель под балдахином, как мгновенно заснет. Но сон покинул его. Лежа в постели, в которой короли Мороны почивали более двухсот лет, король Максимилиан погрузился в раздумье. Он вспоминал слова Иветт о своей будущей невесте, и ему было любопытно, насколько они окажутся пророческими.

Вслед за этими мыслями королем, подобно неуправляемому водному потоку, овладел нахлынувший на него гнев. Он снова переживал то мучительное негодование, которое испытывал, когда узнал, что королева Англии желает, чтобы он женился на ее родственнице.

Король всегда отдавал себе отчет в том, что рано или поздно он женится. Ведь предполагалось, что у него будут сыновья, которые смогут стать наследниками престола. Но положение, в которое он попал сейчас, когда ему диктовали условия его брака и он практически не мог отвергнуть его, явилось для него полной неожиданностью.

Увы, его государство нуждалось в поддержке Англии. Как в торговле, так и в политике. А ценой, которую Англия требовала за свое покровительство, было место на моронском троне, которое должна была занять родственница королевы Виктории.

«Я отказываюсь! Я категорически против!» — чуть было не крикнул король, когда ему сообщили, чего именно от него хотят.

Однако долгие годы самоконтроля еще при жизни отца научили Максимилиана разговаривать хладнокровно и без горячности, а также выслушивать без комментариев высказываемые ему соображения. Проницательный ум короля подсказывал ему, что на сей раз это неизбежно.

В то же время сам замысел этого политического брака претил королю и был ему крайне неприятен.

Он скрепя сердце наблюдал воодушевление, с которым было воспринято решение о его браке с принцессой Анастасией, и едва сдерживался, выслушивая сыпавшиеся со всех сторон поздравления.

Когда король несколько раз повторил на совете, что со стороны Франции опасности не существует, никто даже не обратил на это серьезного внимания. Но разве не уверял его сам император в том, что его не интересуют новые завоевания или аннексии в Европе?

— Поистине Франция уже достаточно велика, — сказал император, когда король Максимилиан находился у него в Париже. — Довольно трудно управлять, сохранять спокойствие и обеспечивать экономическое процветание уже на той территории Франции, которая принадлежит мне сейчас. Так зачем же мне хотеть обладать еще Англией или Мороной?

— Предполагают, что у вас есть планы относительно обоих этих государств, — заметил король Максимилиан с дружеской откровенностью.

— Меня уже обвиняли в стольких грехах, которые я не совершал, — улыбнулся император, — что, я думаю, еще один или два не нанесут мне большого вреда. Однако, позвольте нам более не говорить о политике, мой дорогой Максимилиан. Пока вы в Париже, у меня для вас есть много куда более занимательного, что, несомненно, заинтересует вас.

— Так, значит, вас не волнует мой трон? — пошутил король.

— Боже упаси! — воскликнул император с притворным ужасом. — Мой собственный трон не слишком прочен!

Оба они рассмеялись. И теперь король был полностью убежден, что опасения членов его кабинета министров были так же нелепы и безосновательны, как и те, что заставили англичан сформировать добровольческие корпуса стрелков, готовые отразить французское вторжение, и возвести бронированные укрепления на берегах Ла-Манша.

Лежа без сна, он вспомнил о своих парижских развлечениях, и улыбка тронула его губы. Вряд ли когда-нибудь раньше он мог вообразить такую роскошь, столь экстравагантных, занимательных и очаровательных женщин, каких он обнаружил в парижском полусвете.

До двадцати двух лет король был лишен свободы действий и не покидал Мороны. Он жил при скучнейшем и наиболее помпезном европейском дворе своего отца. Сейчас он понимал, что это были потерянные годы. По правде говоря, его отец разрешал ему ездить за границу для обучения. Но в этих поездках его всегда сопровождали домашние учителя, политические советники, адъютанты и слуги, которых выбирал его отец и которые, как Максимилиан был уверен, были его тайными соглядатаями. Ему никогда не позволяли проводить время так, как ему хотелось. И он не мог посещать никаких других мест, кроме самых официальных приемов, которые планировались и готовились его политическими советниками. Максимилиан встречался только с теми людьми, о которых у его отца было благоприятное мнение. А списки гостей, бывавших на приемах, привозились в Mopoнy его отцу для внимательного прочтения. Сейчас его прошлое казалось ему неправдоподобным, и он осознавал, насколько ограниченной и скучной была та его жизнь.

С тех пор как он покинул детскую, за ним всегда наблюдали и его действия контролировали. Ему не разрешалось без согласия отца даже принимать мальчиков своего возраста. Бывало, во дворце устраивались приемы, на которые приглашали сыновей дворян. Рассевшись вокруг его отца, они должны были принимать участие в беседе, которую отец вел с ними. Иногда, в особо важные праздники, мальчики смотрели спектакль по пьесе Шекспира или какого-нибудь греческого автора. В таких случаях отец Максимилиана заранее выбирал пьесу для спектакля, исходя из соображений важности этого произведения для образования.

Неудивительно, что, как только Максимилиан занял место на троне, ему захотелось посмотреть мир. Мир настоящий, совсем отличный от того, что ему так долго разрешали видеть. Через три месяца после его провозглашения королем Мороны он отправился в Париж. И с тех пор год от года его визиты во французскую столицу становились все более частыми. Кроме того, Максимилиан побывал у русского царя в России и наслаждался красотами Санкт-Петербурга, гостил у короля Греции и марокканского султана. Узнав, что протокол в Шенбруннском дворце в Вене столь же чопорен и скучен, как в королевском дворце в Сэрже во времена правления его отца, Максимилиан уже никогда более не возвращался в Австрию, хотя неоднократно получал приглашения оттуда. Он не поехал и в Англию, поскольку полагал, что обнаружит там то же самое, что он видел в Вене. Единственный раз, еще в молодости, он посетил Англию. Однако принц Альберт произвел на него впечатление человека скучного и чопорного. Что же касается королевы Виктории, то с ней Максимилиан не мог тот раз встретиться, так как в это время она вот-вот должна была родить одного из своих многочисленных детей.

«Англия, — сказал король сам себе, — теперь очень похожа на то, что описывала Иветт». А это означает, что его будущая жена будет до безумия его раздражать.

Вспомнив про принцессу Анастасию, король Максимилиан нахмурился. Принцесса опаздывала из-за шторма, разыгравшегося в Бискайском заливе.

«Как жаль, что корабль не пошел ко дну! Тогда бы, по крайней мере, на год был объявлен траур, прежде чем мне вновь бы попытались навязать невесту», — подумал он.

Увы! Английский линкор остался после шторма целым и невредимым! Король нахмурился еще сильнее. Ему было известно, что его подданные, тяготеющие к Испании, рассматривают английский линкор, на котором прибывала в Сэрж его невеста, как предупреждение французам. Для самого же короля появление линкора означало оскорбление его друзей во Франции, тогда как для премьер-министра это было еще одним подтверждением того, что для Мороны было бы более разумным иметь тесные отношения с Англией, а не с Францией.

«Почему вы все так боитесь? — хотелось задать вопрос королю на вчерашнем Тайном совете, — чего еще вам стоит бояться, кроме собственной трусости?»

Максимилиан не произнес слов, так и рвавшихся с его языка. Тем не менее мысль, что премьер- министр и иже с ним подобны детям, испугавшимся тени на стене, не покидала его. Император Наполеон дал ему свое слово. Он обещал, что у него нет планов относительно Мороны. Чего же еще хотели эти люди? И зачем во все это надо вовлекать Англию и непосредственно его самого?

Солнце уже осветило залив, и его лучи отражались на воде. Король наконец забылся сном. Когда вошедший в спальню камердинер пожелал ему доброго утра, Максимилиану показалось, что он едва сомкнул глаза.