строгом темном костюме и галстуке. В новом одеянии он совершенно преобразился. Изменился не только его внешний вид, но и манера поведения. Он уже не был тем симпатичным добродушным парнем, каким казался последние несколько дней, но выглядел человеком ответственным, не терпящим возражений, с которым необходимо считаться. Он осуществлял руководство, но не агрессивно, а спокойно и уверенно. У Виктории сразу стало легче на душе и появилась уверенность, что все будет как надо. У них не случится прокола на дороге, они не потеряют билеты, у них будут носильщики и заказанные билеты, и они не опоздают на поезд.
— Пора ехать.
Эллен положила в рот Томасу последний кусочек тоста, вытерла ему губы и вынула его из высокого стульчика. На нем были клетчатые брючки и голубой свитер, купленные для него со скидкой Джесс Гатри в принадлежавшем ее невестке маленьком магазинчике в Кригане; ему также купили синие ботиночки с высокой шнуровкой и синий анорак с красными полосками наверху. Эллен старательно пригладила золотисто-рыжие волосы Тома. Ей очень хотелось поцеловать его на прощание, но в присутствии всех она не решилась. Ее глаза последние дни часто наполнялись слезами в самое неподходящее время. Эллен называла это «побежали». «Мои глаза опять побежали», — обычно говорила она, виня в этом ветер или сенную лихорадку. Она никогда не плакала. Временами, когда ее захлестывали чувства, например на свадьбах, днях рождения или на похоронах, она пожимала руку виновнику торжества и этим ограничивалась. Так было и теперь.
— Вот он, готов, — сказала она и поставила его на ножки. — Надень курточку.
Она взяла анорак и наклонилась, чтобы помочь ему застегнуть молнию.
Теперь все были на ногах. Виктория поспешно допивала кофе; Родди стоял, почесывая затылок, но был не слишком безутешен, чего она больше всего опасалась. Похоже, он на удивление быстро оправился от шока после пожара и потери всего имущества. К тому же он оказался очень организованным и уже провел весь вчерашний день с представителем страховой компании, и даже начал устраивать себе гнездышко в большом доме: спал в спальне своего брата и по-прежнему в библиотеке бросал в камин поленья так же небрежно, как и раньше. Правда, камин в библиотеке был обложен вокруг каменной плиткой и окружен огромной каминной решеткой из утолщенных прутьев. И все же, сказал Родди, он поставит настоящую преграду огню в виде цепной занавески. Он как-то видел такую в рекламе. Как только он найдет рекламное объявление, он тут же закажет такую же для Бенхойла.
— Пора ехать, — повторил Джон.
Все двинулись из кухни, миновали прихожую и вышли через главную дверь. На улице опять было холодно и даже подмораживало, но, судя по всему, должно было проясниться. Настала минута прощания с садом, с озером, с холмами вокруг него, сверкающими в кристально чистом воздухе утра. Прощания с дружелюбным мирным домом, с печальными, обугленными останками дома, бывшим пристанищем Родди. Прощания — Виктория это знала — с мечтой. А может быть, с кошмаром. И только время определит, с чем именно.
— О, Родди!
Он раскрыл свои объятия, она подошла к нему, и они обнялись.
— Возвращайся, — сказал он. — Приезжай навестить нас всех.
Он поцеловал ее в обе щеки и отпустил. Томас, радуясь предстоящей поездке в автомобиле, который стоял возле дома, самостоятельно забрался на заднее сиденье, прихватив с собой деревянный паровозик из бумажного пакета, и уже играл с ним.
— Прощайте, Эллен.
— Приятно было с вами познакомиться, — бодро отозвалась Эллен и протянула свою красную натруженную руку для рукопожатия.
— Вы были к нам бесконечно добры. Вы и Джесс. Не знаю, как вас благодарить.
— Ну, в добрый путь, — смутившись, быстро проговорила Эллен. — Садитесь и не заставляйте Джона ждать.
Только Джону было позволено ее поцеловать. Ей пришлось встать на цыпочки в ее старых стоптанных ботинках, чтобы до него дотянуться. Потом она стала рыться в рукаве платья в поисках носового платка.
— О Господи, какой резкий ветер, — заметила она, не обращаясь ни к кому в отдельности. — От него прямо-таки слезы бегут.
— Родди.
— До свидания, Джон.
Они пожали руки, с улыбкой глядя друг другу в глаза.
— Я как-нибудь приеду. Позвоню тебе и сообщу, когда.
— В любое время, — сказал Родди.
Прощание закончилось. Они сели в машину, пристегнулись ремнями безопасности. Джон завел машину, и они уехали. Виктория едва успела обернуться на своем сиденье, чтобы помахать рукой и бросить прощальный взгляд на Родди и Эллен, стоявших на покрытом гравием развороте дороги перед домом. Родди махал рукой, и Эллен махала тоже, и ее белый носовой платок был похож на маленький флажок. А затем они скрылись за поворотом, за зарослями рододендронов.
— Терпеть не могу прощаться.
Джон, не отрываясь, смотрел на дорогу.
— Я тоже, — сказал он.
Позади них Томас возил свой паровозик вниз и вверх по сиденью. «Пых-пых-пых», — пыхтел он, изображая паровоз.
Он играл с паровозиком почти весь день, отрываясь ненадолго, чтобы поспать, посмотреть в окно и время от времени вместе со взрослыми пройтись по коридору, пообедать и выпить чаю. А пока поезд с грохотом мчался на юг, погода, не считаясь с пожеланиями пассажиров, становилась все хуже. Не успели они пересечь границу между Шотландией и Англией, как откуда-то наползли огромные дождевые тучи и закрыли все небо, а вскоре полил дождь. Холмы остались позади, и за окнами была только плоская, невероятно скучная равнина. При виде этих плоских мокрых полей за окном настроение Виктории все ухудшалось.
Она вдруг осознала, что очень хорошо быть бодрой и разумной в отношении собственного будущего, когда находишься на расстоянии восьмисот миль от него, но теперь с каждой минутой и каждым поворотом колес ты становишься к нему все ближе. И она была совсем не готова встретиться с ним лицом к лицу.
Ее вовсе не беспокоила отдаленная перспектива оставшейся жизни, которая, надо думать, сама собой войдет в какую-то колею. Что касается Оливера… именно сейчас она о нем не думала. Как-нибудь потом, говорила она себе, она наберется душевных сил и мужества. Когда вернется домой, в свою квартиру, где вокруг будут знакомые вещи. Вещи помогают, что бы ни говорили люди. Будут вокруг и друзья. Вспомнила Салли. Она уже сможет поговорить об Оливере с Салли. Здравые взгляды Салли, ее нетерпимость к выходкам противоположного пола вообще быстро помогут увидеть весь этот злосчастный эпизод в истинном свете.
Нет, хуже всего для нее было предстоящее в скором времени тяжелое испытание передачи Томаса Арчерам, прощание с ним навсегда. Виктории трудно было представить, что она скажет Арчерам. К сожалению, ей совсем не составляло труда представить себе, что могут сказать ей Арчеры, считая ее сообщницей Оливера.
Приходили в голову и другие пугающие возможности развития событий. Что если Томас не захочет к ним возвращаться? Что если он, едва взглянув на них, расплачется или горько зарыдает и крепко прижмется к ней?
Он так быстро привык к ней, всего за две недели, он был так счастлив и так привязался к ней. Ей казалось, что она разрывается между двумя противоположными желаниями: одна ее половина хочет, чтобы она была нужна Томасу так же, как он нужен ей, а другая готова шарахнуться в сторону, как пугливая лошадь, при мысли о том, что это может привести к скандалу.
Она посмотрела на Томаса. Он сидел на противоположной стороне купе первого класса, выставив ноги перед собой и прижавшись теперь уже растрепанной головой к руке Джона Данбита. Джон развлекал его,
