завтраков, обедов и ужинов.

Телефонный звонок, неожиданный как гром среди ясного неба, привел Родди в приятное расположение духа и легкое возбуждение. Положив трубку, он немного посидел, докуривая сигару и предвкушая, как ребенок, предстоящий приезд гостей.

Он любил молодежь. Видя, как предвестники старости — в том числе избыточный вес и лысеющая голова — подбираются к нему со всех сторон, он, тем не менее, ощущал себя молодым. Родди с удовольствием вспоминал, как быстро между ним и Оливером Доббсом установилось тогда полное взаимопонимание. Как сидели они на обеде с серьезными лицами, едва удерживаясь от смеха, вынужденные слушать бесконечные скучные речи, изобилующие избитыми фразами.

В какой-то момент Оливер, стараясь не двигать губами, отпустил какое-то замечание по поводу размера груди сидевшей напротив дамы, и Родди подумал: «Ты мне напоминаешь меня самого». Возможно, так оно и было. Оливер был его alter ego, молодым человеком, которым когда-то был Родди. Или, вернее, молодым человеком, которым он стал бы, если бы обстоятельства жизни сложились иначе, если бы не война…

Радостью необходимо было поделиться. Но дело не только в этом. Нужно сообщить Эллен Тарбат о приезде гостей. Она, конечно, подожмет губы, будет качать головой и примет новость со смирением мученицы. К этому давно все привыкли и перестали обращать внимание. Эллен всегда поджимала губы, качала головой и вздыхала с видом мученицы, даже если весть была самой радостной.

Родди затушил сигару; он встал с кресла и, даже не надев пальто, спустился вниз. Пес пошел вслед за ним. Как только они вышли из дома, их сразу охватил утренний холод. Пройдя по заиндевевшим булыжникам конюшенного двора, они вошли в большой дом через заднюю дверь.

В бесконечных коридорах пол был каменный. Здесь царил холод. Из них двери вели в прачечные, кладовые, погреба и чуланы для продуктов. Наконец, он открыл зеленую, обитую сукном дверь и вошел в просторную прихожую старого дома. Здесь температура была на несколько градусов выше. Прихожая была залита солнечным светом, проникавшим сюда через высокие окна и окошко во входной двери. В лучах солнца танцевали пылинки. В огромном камине тлела кучка пепла. Родди остановился, чтобы подбросить в камин несколько брикетов торфа из стоявшей рядом корзины, и отправился искать брата.

Он, как и предполагал, нашел Джока в библиотеке. Тот, сидя перед старомодным шведским бюро с выдвижной крышкой, которое принадлежало еще их отцу, был погружен в бесконечные счета и другие бумаги, относившиеся к управлению фермой.

С тех пор как умерла Люси, гостиную по обоюдному молчаливому согласию заперли, и теперь Джок проводил дни в библиотеке. Это была любимая комната Родди, потертая и обшарпанная, со стенами, уставленными книгами, со старыми кожаными креслами, продавленными, но удобными и надежными, как старые друзья. Сегодня эта комната тоже была наполнена бледным солнечным светом зимнего дня. Здесь тоже горел камин, и два золотистых Лабрадора, любимца Джока, лежали у огня, наслаждаясь теплом.

Когда Родди открыл дверь, Джок взглянул на него поверх очков, вечно съезжавших на кончик длинного, похожего на клюв носа.

— Доброе утро, — сказал Родди.

— Здравствуй. — Джок снял очки и откинулся на спинку стула. — Зачем пожаловал?

Родди вошел и закрыл дверь.

— Я принес тебе отличные вести. — Джок вежливо ждал приятных новостей. — Можно даже сказать, что я вроде сказочной феи, обещающей исполнить все твои желания.

Джок терпеливо ждал. Родди улыбнулся и осторожно опустил свое грузное тело в кресло, стоявшее ближе всего к огню. После перехода через двор и блуждания по холодным коридорам Бенхойла у него закоченели ноги, и он, сбросив домашние тапки, шевелил пальцами, являя всему свету дыру в носке. Придется попросить Эллен заштопать.

— Вчера, — сказал Родди, — ты сказал, что пастор в Кригане считает, было бы неплохо, если бы у нас в Бенхойле появились молодые лица. Так вот, они к нам едут.

— И кто же это?

— Замечательный и очень умный молодой человек по имени Оливер Доббс и с ним, как он выразился, «своего рода семья».

— А кто такой Оливер Доббс?

— Если бы ты не был таким старым консерватором, ты бы о нем слышал. Он очень умен, написал несколько удачных книг и получил литературные премии.

— А-а, — проговорил Джок. — Один из тех.

— Он тебе понравится.

Это удивительно, но он и вправду может понравиться Джоку. Родди считал своего брата консерватором, но Джок им не был. Он был либералом до мозга костей. На первый взгляд — холодный и гордый, а на самом деле — благородный, терпимый и хорошо воспитанный. Джок никогда не отказывал человеку в своей приязни. Он всегда готов был в свойственной ему сдержанной и застенчивой манере внимательно выслушать и понять точку зрения другого человека.

— А что означает, — мягко спросил Джок — «своего рода семья»? Из кого она состоит?

— Я плохо себе это представляю, но в любом случае, пожалуй, нам лучше не посвящать в это Эллен.

— Когда они приезжают?

— В четверг. К обеду.

— И где мы их разместим?

— Я думаю, где-нибудь здесь, в большом доме. Здесь больше места.

— Ты должен поговорить с Эллен.

— Я уже морально готовлюсь к этому разговору.

Джок посмотрел на него долгим насмешливым взглядом. Родди усмехнулся. Джок откинулся на спинку стула и стал тереть глаза как человек, который не спал всю ночь.

— Сколько времени? — спросил он. Родди, которому страшно хотелось выпить, ответил, что уже двенадцать, но Джок не понял намека, а если и понял, то не подал виду, сказав только: — Пойду прогуляюсь.

Родди никак не выразил своего разочарования. Ну, что ж, он пойдет к себе и выпьет стаканчик там.

— Прекрасное утро, — сказал он.

— Да, — откликнулся Джок. Он выглянул в окно. — Прекрасное. И Бенхойл тоже прекрасен как никогда.

Они перекинулись еще парой фраз, и Родди, набравшись мужества, направился в кухню искать Эллен. Джок встал из-за стола и вместе с собаками, следовавшими за ним по пятам, через прихожую пошел в комнату, где хранились охотничьи ружья. Он снял с крючка охотничью куртку, сбросил домашние туфли, влез в зеленые резиновые сапоги. Снял с полки охотничью шапку и надвинул ее на глаза. Обмотал вокруг шеи шарф. В кармане куртки нашел вязаные митенки и натянул их. Из отверстий торчали пальцы, распухшие и темновато-красные, как говяжьи сосиски.

Он нашел свой посох, длинную пастушью палку с крюком. Наконец, слава Богу, он вышел из дома. Холодный воздух ударил ему в лицо, пронизывающий холод впился в легкие. Уже несколько дней он чувствовал себя больным, приписывая плохое самочувствие усталости и отвратительной погоде. Но неожиданно ощутив робкое тепло февральского солнца, как-то повеселел. Возможно, надо чаще выходить из дома, но ведь должна быть веская причина, чтобы сделать необходимое для этого усилие.

Шагая по скрипучему снегу к озеру, он думал о молодых людях, которых Родди пригласил погостить, и перспектива их визита совсем его не пугала. Он, как и брат, любил молодых, но почему-то всегда тушевался в их присутствии, ощущал скованность. Он понимал, что его манеры, его внешность старого солдата смущали их, но что тут поделать, раз таким уродился? Когда имеешь собственных детей, таких проблем не возникает.

Гости. Для них нужно готовить комнаты, растапливать камины, может быть, даже открыть старую детскую. Он забыл спросить Родди, сколько лет ребенку. Жаль, что сейчас нельзя ловить рыбу — лодка на приколе, да и лодочный сарай заперт на зиму. Мысленно он возвращался к другим гостям, другим детям. К