— Отмечали увольнение одного парня, с которым я работаю.
— Ты должен перестать пить, Кевин!
— О, Мадо… Хватит читать дешевые проповеди! Лучше поцелуй меня.
Кевин вошел в квартиру и с грохотом захлопнул дверь. Сбросил куртку и вновь попытался заключить Мадлен в объятия.
— Посмотри на себя! На кого ты похож! Да ты еле стоишь на ногах!
Кевин отказался от попыток поймать невесту и направился в ванную, чтобы освежиться. Вскоре в зеркале показалось отражение Мадлен.
— Отстань, Мадо. Не действуй мне на нервы. Вечно ты лезешь со своими упреками… Знаешь, почему я пью?
Мадлен с отвращением пожала плечами:
— Чтобы забыть, кто ты такой на самом деле?
— Я пью, потому что мне это нравится. Вот и все. А если тебя это не устраивает, мне, в общем-то, чихать. Мне по барабану, что ты об этом думаешь.
Мадлен смотрела на него так, словно видела в первый раз.
Кевин Нильсен был, как это принято называть, представителем золотой молодежи. Закончив один из крупных американских университетов, он поступил на работу в банк, формировал инвестиционные портфели и управлял торговлей акциями на бирже. Высокий, темноволосый, всегда элегантно одетый, он носил только костюмы, сшитые на заказ, — Кевин был очень привлекателен.
Как-то одна знакомая сказала Мадлен: «Он красив, умен, богат и любит тебя. Тебе так повезло!» И Мадлен тоже так думала. Она верила, что любит идеального мужчину. Просто клад, если не считать одной маленькой детали — легкой склонности Кевина уделять чрезмерное внимание алкоголю.
— Посмотри на себя! — настаивала Мадлен, указывая на зеркало.
Кевин грубо толкнул Мадлен, и та упала прямо на свое отражение. Зеркало взорвалось и медленно осыпалось грудой острых треугольных осколков.
— Теперь семь лет везти не будет! Вот дура! Ты такая же неуклюжая, как твоя чокнутая мамаша- лесбиянка!
Мадлен не дала ему закончить фразу. Ее рука как бы сама собой двинулась к щеке Кевина. Раздался звук пощечины.
В уголке его рта появилась тонкая струйка крови. Он вытер ее и удивленно уставился на испачканную ладонь. Затем спокойно размахнулся и отвесил ответную пощечину так, словно отбил подачу на корте. Мадлен упала навзничь.
— По пятнадцати, — объявил Кевин ровным голосом.
Мадлен вскочила, схватила статуэтку херувима — крылатого ангелочка с луком и стрелами — и размахнулась, чтобы ударить снова, но Кевин успел схватить ее за запястья, обезоружил и швырнул на диван.
Оказавшись сверху, Кевин сурово взглянул в изумрудные глаза Мадлен, но тут выражение его лица вдруг смягчилось.
— Бедная Мадо! Неудачница, как твоя мать. Думаешь, что двигаешь вперед научную мысль? А чего ты добилась? Просто уничтожила прорву мышей!
— Как ты смеешь!
— За кого ты себя принимаешь, Мадо?! За кого? Ты не сделала в жизни ровным счетом ничего интересного. Просто идешь по стопам своей ненормальной мамаши. Ох уж эта твоя матушка! Толстая чокнутая хиппушка!
— Замолчи!
— Обе вы хороши!
— Убирайся! Я больше не хочу тебя видеть! Пошел вон, или я тебя…
— Что? Поколотишь Купидоном? Или своими кулачками? Вырвешь волосы, расцарапаешь лицо? Меня достала твоя бледная физиономия! Реви тут одна сколько влезет. Я ухожу. Ciao bella![34]
И молодой человек нетвердой походкой удалился. Мадлен взглянула на свое отражение в разбитом зеркале.
И закрыла глаза.
Триумфальная арка была сплошь увита плющом, а на ее вершине колыхалась бамбуковая роща.
По поверхности Сены скользили джонки, нагруженные ящиками с овощами. Перед большой пирамидой Лувра, также покрытой зеленью, сновали повозки, в которые были запряжены казуары и страусы. На площади Трокадеро начался праздник, множество молодых женщин в платьях из невесомого шелка играли на арфах, флейтах и тамтамах. В центре образованного ими круга легко кружились амазонки в пестрых одеждах.
Мадлен сразу узнала темноволосую женщину в сиреневом платье, хотя сперва увидела ее со спины. Незнакомка обернулась к ней и улыбнулась.
«Меня зовут Ребекка, — шепнула она и повторила знакомые слова: — Однажды на Земле останутся только женщины, а мужчины превратятся в легенду».
Она протянула Мадлен орхидею. Та попыталась ее взять…
И проснулась.
Было совсем темно. Взмокшая от пота ночная рубашка прилипла к телу. Мадлен встала и отправилась на кухню, чтобы выпить стакан холодной воды. Там ее поджидало напоминание о катастрофе: нетронутый ужин на столе, огарки свечей… Шлепая босыми ногами по полу, она подошла к окну, чтобы посмотреть на волшебное мерцание звезд.
«
Потом Мадлен опять легла в постель, и сон продолжился.
Раздался звонок в дверь.
Мадлен открыла глаза, медленно вспоминая, где она и в какой эпохе живет.
Из-за закрытой двери донесся голос:
— Открой, Мадо. Я хочу извиниться за вчерашний вечер.
Она посмотрела в глазок. Это был Кевин. Он размахивал букетом.
— Умоляю, Мадо! Просто не понимаю, что на меня нашло! Клянусь, это никогда больше не повторится. Я немедленно запишусь в анонимные алкоголики…
Молодая женщина замерла.
Кевин вновь начал трезвонить. Мадлен скорчилась на полу у двери, ручка которой отчаянно дергалась из стороны в сторону. Девушка закрыла глаза.
«
Чтобы больше не слышать Кевина, она бросилась к радиоприемнику и включила его на полную громкость.
«…Ответственность за новый взрыв, унесший жизни пятидесяти человек, взяли на себя сразу две террористические организации, оспаривающие друг у друга сомнительную славу за совершение этого злодеяния. Одна группировка угрожает применить силу против другой, если та не прекратит приписывать себе ее действия.
Трели звонка смолкли. Неужели Кевин наконец прекратил осаждать дверь?
Мадлен выключила радио. Зазвонил телефон. После некоторых колебаний она все-таки сняла
