В Кембридже, загнанный в тупик в своем маленьком особняке, имеющим общую стену с соседским домом, тихо, в полном уединении проводит свои дни человек по имени Пинк Флойд.

Только его незавершенные полотна, его, скажем так, «абстрактная» живопись, помимо всех прочих ежедневных занятий и способов убить время, некоторым образом указывают на то, что этот человек — сверхчувствительное существо.

Свободное от занятий живописью время Роджер Барретт делит между работой в своем обожаемом садике и кропотливой возней с нумизматической коллекцией; он смотрит телевизор и читает (Шекспира, ежедневные газеты, толстые еженедельники, книги с советами типа «Как обустроить ваш дом», пособия по математике); он постоянно украшает и лелеет свою Шангри-Ла. Он годами не прикасается к гитаре — слушает джаз или классическую музыку. И никогда — попс или рок-н-ролл.

Этот полный человек средних лет, конечно же, не пребывает в полном неведении относительно той другой жизни, которую вел он, когда его звали «Сидом». Конечно же, он в курсе того, что его произведениями, его творческим наследием продолжают наслаждаться и восхищаться. Но любые воспоминания редко когда сопровождаются чувством удовлетворения или вызывают у него удовольствие — за исключением, пожалуй, мыслей об Америке, которой он пощекотал нервишки и которую он заставил залиться легким румянцем. Да, в этом он смахивает на старого мореплавателя, зашедшего (или заплывшего) так далеко, что добрался до ее берегов. А в остальном — та жизнь была трудной и изматывающей жизнью, и он никогда никому бы такой жизни не пожелал. Меньше всего — себе самому.

До сих пор материал Сида, записанный на пластинках ФЛОЙД, помогает исполнять Роджеру Барретту все его скромные желания и удовлетворять нехитрые потребности, он лишь изредка покупает себе что-нибудь новое, а счет в банке не имеет для него никакого значения. Но… Но иногда он думает о своих старых друзьях, которых зовут Дейв, Рик и Ник — и Родж.

Любым поклонникам Сида, которые, надеясь на чудо, выслеживают его, приходится, образно говоря, «целовать замки» на закрытых дверях барреттовского дома; в любом случае Роджеру Барретту сказать им абсолютно нечего. В то время как его домашние и его малочисленные друзья благодарят Бога за то, что с каждым годом он «чувствует себя все лучше», самому Барретту все труднее встречаться или общаться с другими человеческими существами на любом уровне. Боль от этого становится только сильнее. Но хотя человек, бывший когда-то Сидом, редко отваживается покидать границы своего английского сада, он весьма уравновешен и разумно сдержан — он потрясающе обыкновенен, пока, по- стариковски шаркая ногами, преодолевает рутину своей простой ежедневной жизни.

Временами он даже мечтает о том, что очень скоро поправится окончательно и будет работать в каком-нибудь лондонском офисе от звонка до звонка: с 9.00 до 17.00. И каждый день он будет совершать поездки в большой-большой город…