жестом указала на Бет Джексон. — Запомни мои слова! — вскричала она, а затем, посмотрев в окно, она поднесла руку к своему грозному лицу. — О, этого действительно — действительно слишком много!

— Ну, — вздохнула Бет, глядя с отсутствующим видом в пустой стакан, — я отважусь сказать, что он будет хорошенький.

— Да, — сказал Фред Эйхнер, уставившись в окно, пока он говорил по телефону. — Я все еще ее вижу. Она как раз дошла до передних ворот и поворота — я сейчас ее не могу видеть — мешают деревья, но я полагаю, что она повернула налево. Налево на Уилшир, да. Все в порядке, я буду ждать его здесь. Да, до свидания.

Доктор повесил трубку, а затем снял трубку внутреннего телефона.

— Мисс Смарт, как звали женщину, которая только что здесь была, последняя пациентка? Хорошо, давайте скажем, та, которая, как вы предполагаете, должна быть сейчас здесь. Да. Миссис Хьюго Гросс. Вы ее когда-нибудь раньше видели? Я понимаю. Теперь я хочу сказать следующее. Я знаю, что мы небрежно относились к этому в прошлом, мисс Смарт, но с этого дня я хочу, чтобы вы запрашивали и подтверждали рекомендации от любого нового пациента. Это понятно? Да, ваша миссис Хьюго Гросс только что угрожала моей жизни скальпелем Ханлона и сбежала с шестьюстами долларами через окно. Это точно. Что? Нет, это сделано. Естественно, я сообщил в органы перед тем, как звонить вам, это нормально, не правда ли? Я не первое заинтересованное лицо в том, видите ли, чтобы разбалтывать об этом инциденте. Представитель полиции скоро будет здесь. Вам не нужно ждать, но вы можете помочь следующим образом: если вы потрудитесь описать, в чем была одета эта женщина. Такова природа женщин, ваш поверхностный взгляд может быть более точным на этот счет, чем мой собственный. Да, любые детали ее одежды, которые вы можете вспомнить. Черные перчатки и так далее… нет, вам не нужно сосредотачиваться насчет лица — я помню это лицо вполне отчетливо. Да, запишите это все и оставьте на столе. Я заберу это, когда приедет офицер. Да, спасибо. И вы можете идти домой. Да, счастливо, мисс Смарт.

Пятью минутами позже к Клинике подъехала полицейская машина, из которой вылезли два офицера. Это были Стоктон и Фиске. Торжественно и дружелюбно доктор Эйхнер обменялся с ними рукопожатиями.

— Похоже, нелегкая выдалась вам неделька, док, — громко сказал Фиске, широко усмехнувшись.

Оба мужчина, казалось чувствовали себя в этой обстановке несколько странно. Фиске таращил глаза вокруг, смущенно изучая ковер под ногами и удивляясь его плотности, а Стоктон скорее выглядел жестким и подозрительным.

— Это здесь вы работаете? — резко спросил он доктора. — Я имею в виду, вы здесь практикуете?

Каждый раз, когда доктор и Стоктон разговаривали, Фиске внимал их репликам так, как накачанный наркотиками внимает ходу фантастического теннисного матча. Казалось, он всегда готов вот так стоять, покачивая головой, шлепать себя по бедрам и беззвучно смеяться, иной раз в тихом удивлении.

Доктор Эйхнер рассказал им историю деловито и просто, только в ключевых моментах припуская некие драматические обертона:

— Пока она рассказывала историю своего заболевания, она прошла по полу, снова нервно встала напротив ящика с инструментами, притворяясь… О, я скажу вам, что вот так играть свою роль — это великое мастерство… притворяясь, что восхищается инструментами, но рассеянно, понимаете, как будто на самом деле это не отвлекало ее внимание от рассказа. Затем, когда она закончила свой рассказ, она стояла — вот как раз там, где вы сейчас, сержант, — рядом с ящиком для инструментов, минуту она молчала и непринужденно крутила пальцами — или мне так показалось — скальпель Ханлона — хирургический нож с лезвием в четыре инча, — которым, как я успел заметить, она медленно обвела вокруг своей руки. И затем, слегка покачав головой и не глядя на меня, она сказала: «Нет. Нет, доктор, есть только один способ, которым вы можете мне помочь…» — и с удивительной, действительно убедительной проворностью она неожиданно повернулась, угрожающе размахивая скальпелем, и быстро пошла прямо на меня, говоря сквозь стиснутые зубы: «Если вы отдадите мне деньги, которые лежат у вас в столе!» Да! Я скажу вам, джентльмены, это застало меня врасплох! — И доктор проиллюстрировал это, моментально беспомощно и слабо упав в кресло. Затем он резко встал и, сузив глаза, словно предаваясь каким-то фантазиям, продолжил: — Не столько сам простой факт инцидента, но само развитие ситуации, или, лучше сказать, произведенное на меня впечатление. Что я хочу сказать, так это следующее: никто не может себе представить, что женщина с ножом действительно способна вызвать страх… И я бы не представил — и все же, было что-то настолько — такая убедительная угроза во всем этом, нечто такое… можно сказать, атлетическое в том, как она держала этот нож, что я — я признаю это — действительно испугался за свою жизнь. Тем не менее сначала я протестовал, пытаясь ее убедить, и даже отрицал тот факт, что в столе были деньги. Я попытался встать из кресла — и в мгновение ока она поднесла скальпель к моему горлу! Короче, я отдал ей все деньги, которые были у меня в офисе — около шестисот долларов, — и она убежала через окно, как какое-то животное.

Фиске низко присвистнул и перевел взгляд с доктора на Стоктона и обратно. Стоктон, который за все время повествования только пару раз оторвался с неодобрительным видом от своего блокнота, внезапно широким шагом направился к окну.

— Через это окно, верно? — резко спросил он, делая пометку в своем блокноте, хотя на самом деле в комнате было только одно окно. Он импульсивно схватился за ручку, чтобы открыть окно пошире. Доктор Эйхнер попытался было заговорить, но вовремя опомнился.

— Она вышла через это окно, — объявил Стоктон и, держась за ручку, перегнулся наружу, озираясь вокруг. — Вы помните, в какую обувь она была одета в тот момент, доктор?

— Конечно, я не могу быть уверенным до конца, — серьезно сказал Фред Эйхнер, поднимая маленький листочек, — но я попросил мою секретаршу, чтобы она описала, во что была одета женщина, и вот ее список — и он весьма примечателен, поскольку такие тонкости могут заметить только женщины. Итак, она была одета: «коричневые чулки, британские шнурованные плоские туфли на креповой подошве», и я полагаю, это обычная разновидность ботинок на плоской подошве… Точно. Я скажу, что не припоминаю этого клацанья от высоких каблуков, которые обычно носят мои пациентки — хотя, по правде говоря, я не могу сказать, что уделил этому особое внимание… так что у меня нет четкого визуального представления на тот момент о…

— Она все точно написала, — произнес Стоктон из окна, — здесь нет следов.

Он сделал пометку в своем блокноте. Было очевидно, что Стоктон воображал себя очень проницательным, то есть на самом деле он был в полнейшем замешательстве, но хотел произвести обратное впечатление. Доктор Эйхнер протянул ему бумагу.

— Все, что я сам смог вспомнить по поводу ее одежды, полностью описано здесь и, как я сказал бы, во всех подробностях. Я думаю, эта бумага лучше послужит описанием, чем все, что я скажу по этому поводу. Я это внимательно изучил и, думаю, больше никаких подробностей…

— Сержант, — сказал Стоктон, обращаясь к своему компаньону, — передайте это описание в управление. — Он быстро передал бумагу Фиске, который сначала удивленно на него посмотрел, затем произнес:

— Так точно! — И направился к выходу из офиса.

— Подожди минуту, — сказал Стоктон. — Я хочу, чтобы здесь также поискали отпечатки пальцев. Скажи им, чтоб прислали для этого человека. — Он внимательно уставился на ручку окна, за которую держался, громко комментируя: — Если она вышла через это окно… — Этого было достаточно, чтобы у Фреда Эйхнера начались спазмы в желудке.

— Я понял тебя, Сток, — радостно сказал Фиске. — Так точно! — И в один прыжок он был уже за дверью.

— Доктор, — снова вернулся к теме разговора Стоктон, стараясь говорить с некой небрежностью, — вы говорите, что никто не попытался задержать эту женщину. Я имею в виду, вы никому не кричали, чтобы ее остановили, когда она ушла?