Той же зимой Мао сочинил декрет о Большом скачке. Перед новым Китаем возникла новая трудность: нехватка стали. Сталь нужна для мостов, для плугов, для пуль — чтобы остановить русских, которые угрожают со стороны Монголии. Все коммуны снабдили печами и нормами выплавки стали.
Никто в деревне не знал, как обращаться с плавильной печью, — кузнеца еще раньше объявили буржуем и повесили на крыше собственного дома. Но каждый знал, что с ним будет, если печь погаснет во время его дежурства. Мои сестры, племянники и племянницы были заняты заготовкой дров. Школы закрылись, учителя вместе с учениками образовали лесозаготовительные отряды — печи днем и ночью требовали корма. Кем вырастут мои племянники, если их головы пусты? Кто их научит читать и писать? Когда иссякли все запасы вплоть до досок и столов, начали вырубать девственные леса у подножия Святой горы. Совершенно здоровые деревья! Из мест, где не было лесов, дошли слухи: коммунисты проводят лотереи среди беспартийных жителей. У «победителей» разбирают дома и отправляют в топку.
Но все было напрасно. Черные, ломкие отливки прозвали «какашками», хотя в отличие от какашек они ни на что не годились. Каждую неделю из города приходил грузовик, женщины доверху загружали его «какашками» и удивлялись, почему партия до сих пор не прислала солдат, чтобы разобраться с вредителями.
Почему — стало понятно, когда зима подходила к концу, когда по долине поползли слухи о нехватке продовольствия.
Сперва люди откликнулись на эти слухи как обычно. Они не хотели верить, и они не поверили.
Когда рисовые склады опустели, пришлось поверить. Но Мао скоро пришлет колонну грузовиков с рисом. Нет, скорее всего, он сам приедет во главе колонны.
Партийные чиновники сказали, что колонну грузовиков по дороге подстерегли и взорвали шпионы- контрреволюционеры, но скоро будет выслана другая колонна. А покамест нам следует немного затянуть пояса. Стали появляться крестьяне из окрестных сел — просили милостыню. Худые, как скелеты. В деревне исчезли козы, потом собаки, потом люди стали запирать ворота с наступлением сумерек. К тому времени, когда стаял снег, весь посевной рис был доеден. Очень скоро прибудут новые семена, обещали партийные чиновники.
«Очень скоро» еще не наступило, когда я решила вернуться к себе в чайный домик, на четыре недели раньше обычного. По ночам там, конечно, еще очень холодно, но Дерево и Учитель Будда позаботятся обо мне. Там есть птичьи яйца, корешки, орехи. Можно ловить птиц и кроликов. Проживу.
Пару раз я думала об отце. Что он до лета не доживет, мы понимали оба. Даже оставшись здесь, в деревне, где уютнее. Перед уходом я зашла в дальнюю комнату, где он лежал, выползая из постели только по нужде.
— До свидания, — сказала я.
Под его кожей было не больше жизни, чем в останках мухи, запутавшейся в паутине. Глаза прикрыты веками. Что там, под ними? Раскаяние, обида, безразличие? Или пустота? Пустота часто сходит за мудрость.
Весна в тот год наступила поздно. Зима успела напоследок прихватить побеги и почки. Ни одного паломника не появлялось из тумана. Горная кошка полюбила вытягиваться на ветке моего Дерева и наблюдать за дорогой. Под крышей домика свили гнездо ласточки: добрая примета. Изредка мимо проходили монахи. Я всегда приглашала их зайти и узнавала от них последние новости. Они говорили, что такой вкусной пищи, как голубиное мясо, тушенное с кореньями, они не ели уже много недель.
— Внизу вымирают целыми семьями, — рассказывал один. — Люди едят сено, кожаные ремни, кусочки ткани. Что угодно, лишь бы заполнить пустоту в желудке. Когда они умирают, некому их похоронить и исполнить погребальный обряд, поэтому они не смогут ни отправиться на небо, ни даже переродиться.
Однажды утром я открыла ставни и увидела, что вершины деревьев в цвету. Святой горе не было дела до человеческих бед. В тот день заходил один монах.
— Мао издал новый декрет. У пролетариата обнаружился новый враг — воробьи. Они пожирают народные семена. Всем детям приказано пугать птиц трещотками, не позволять им сесть. И птицы замертво падают на землю от изнеможения. Беда в том, что теперь стало некому уничтожать насекомых. На полях нашествие сверчков, гусениц, мух. К Сычуани движутся полчища саранчи. Вот что случается, когда человек воображает себя богом и уничтожает воробьев.
Дни становились длиннее, пришла пора жаркого солнца и синего неба. Возле пещеры я нашла дупло с диким медом.
— Ваша семья осталась жива, — сообщил монах, который пришел из деревни, — Но только благодаря деньгам, которые сумела передать ваша дочь из Гонконга. После Нового года ее выдали замуж. Муж работает в ресторане у порта. Ждут ребеночка. Скоро вы станете бабушкой.
Сердце мое сжалось в комочек. Родственники поливали грязью мою девочку с самого дня ее рождения. А она спасла им жизнь.
Осень добавила желтой краски в листву. Я заготовила дров, орехов, насушила сладкого картофеля и ягод, заполнила кувшины диким рисом, укрепила стены, готовясь к зимним буранам, залатала одежды из кроличьего меха. Отправляясь в лес на заготовки, брала колокольчик, чтобы отпугивать медведей. Я еще летом решила, что останусь зимовать наверху. Сестрам в деревню переслала весточку. Они не стали меня разубеждать. Когда выпал первый снег, я была полностью готова к зимовке.
Чайный домик скрипел под тяжестью снежных заносов.
Семья оленей поселилась по соседству.
А я постарела. Кости болели, медленнее текла кровь по жилам. Когда в середине зимы начались сильные бураны, домик занесло по крышу, и мы с Учителем Буддой оказались надолго заперты в нем. Но я твердо решила дожить до конца зимы, чтобы услышать весеннюю капель и поцеловать мою девочку.
Когда я впервые в жизни увидала чужеземца, то не знала, что и подумать! Я догадалась, что это мужчина. Роста великанского, волосы желтые! Желтые, как моча у здорового человека! С ним был проводник-китаец, а через минуту я поняла, что он и сам говорит на настоящем языке! Моим племянникам в новой деревенской школе много рассказывали про чужеземцев. Они порабощали наш народ многие века, пока коммунисты под руководством Мао Цзэдуна не освободили нас. Чужеземцы вообще любят порабощать и воевать друг с другом. Что для нас зло — для них добро. Они пожирают собственных детей, вкус говна им слаще меда, а моются они раз в месяц. Когда слушаешь их речь — можно подумать, это поросенок пукает. Они совокупляются там, где настигнет охота, даже на улицах, как кобели, которым встретилась течная сука.
И вот он стоит передо мной, этот дьявол во плоти, и говорит на настоящем китайском языке с живым китайцем. Он даже похвалил мой зеленый чай за свежесть и аромат. От удивления я ничего не ответила. Чуть погодя любопытство пересилило отвращение, и я спросила:
— Из какого мира ты пришел? Мои племянники говорят, что кроме Китая есть много других земель.
Он улыбнулся и разложил на столе красивую картину.
— Это, — сказал он, — карта мира.
Никогда не видала ничего подобного.
Я посмотрела в самую середину — думала увидеть Святую гору.
— Где гора? — спросила я его.
— Вот. — Он указал точку с краю. — Сейчас мы находимся здесь.
— Я ничего не вижу.
— Она очень маленькая.
— Не может быть. Гора очень большая.
Он пожал плечами, как делают обычные живые люди. Здорово научился прикидываться.
— Посмотри, вот Китай. Его видно, правда?
— Да, видно. Но все равно он очень маленький. Тебе, наверное, подсунули испорченную карту.
Его проводник рассмеялся. Я не вижу ничего смешного, когда кого-то надувают.
— А вот это моя страна. Называется Италия.
