нравилась, грешным делом, еще в гимназистках. Уж я то, стрекулист, знаю, что в каждом органоне упрятан свой брегет со звоночком, и человек молод до той поры, пока по дурости не нажмет кнопочку на самоуничтожение. Так вот моя кнопочка уже запала. Потому и не говорил тебе об амурах. Что ожидало бы тебя со мной? Только тревоги. Женщины весьма сильно привязываются ко мне потому, что я не стереотипен и не привязываюсь к деньгам. На фига тебе такой сухофрукт, правда? Так к чему я это: было время — мы с твоим незабвенным родителем, с Борисом Никитовичем, царствие ему небесное, — поигрывали, и не только в преф. Он ведь, покойничек, когда жив-то был, я ему слегка завидовал. Вернее, не ему, а тому романтическому прагматизму, с которым он жил и впрягался в первоперестроечные авантюры, а ведь не хуже меня понимал, откуда и куда ветер дует. Он, как, впрочем, и я, не очень-то верил в рыночный миф, но и коммуняки из нас были никакие. А деньги в руки перли. Как устоишь? Пьянеешь от тех возможностей, которые они с собой приносят. Мы понимали, что по большому счету бумажками не заменишь ни света, ни тепла, что их не станешь намазывать на газетную полосу, как на хлеб масло, когда захочешь позавтракать… Нету, Олень, на свете ничего дороже чистой воды, вольного воздуха, солнечного леса. И вот я едва не плачу, умиляясь своим задним умом: эк, думаю, как тебя понесло на чувства, Степаныч! Так о чем это я? В общем, поначалу он развернулся — чуть аэропорт не купил вместе с летающими тарелками. И по секрету мне сказал, что удачу ему приносит цепь из позолоченной бронзы. Она-де в вашей семье уже несколько поколений спасала от напастей, а принадлежала вашему какому-то покойничку из восемнадцатого, что ли, века… Он был судейским. Так вот я возьми да и выиграй у него этот прибамбас в карты, а времена у него тогда были — под счетчиком ходил. Так ты, Олешка, возьми эту штукню. Зайдешь в комнату — увидишь ее, чаровницу. А засим оставляю тебе на первое время три тысячи баксов — больше не могу: люблю dolce vita. Извини, что схитрил: отправил тебя по лавкам, а сам сбег за бугор. Но при тебе мне было бы это сделать гораздо тяжелей — наверное, я в тебя, овцу, влюбился. А может, пришла пора любить прошлое. Прощай, Олешка. И знай: наш мир лежит во зле. Молись за нас, соблазненных соблазнителей. Прощай. Не знаю, каким именем и подписаться. Подпишусь так: искренне твой дядя из Европы».

— Чудеса… — подавленно произнесла Оля, озирая раскирдаш, царящий в ее недавнем убежище.

Она поискала глазами Бориса Ивановича и увидела его в прихожей. Он спал, примостившись на раскладном стульчике. Он согнулся, наклонив голову к своим угловатым коленкам, а озябшие руки упрятав под мышки, как и Оля три часа тому назад.

Она укрыла Бориса Ивановича прожженным чьей-то сигаретой пледом и подумала с необычайной ясностью: «Он взял мою беду на себя… он взял мою беду…» Потом переоделась в домашнее и стала готовить завтрак… Светало. Накатывало первое утро святок последнего года второго тысячелетия от Рождества Христова.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату