— В школе Элла разучила пару милых французских песенок, — сказала Кирсти. — Как зовут твоего учителя, детка? Их так рано начинают всему учить.
— Это гриб? — спросила Элла, поддевая вилкой серую закорючку.
— Да, — ответил Ларри. — Это особый вид очень вкусных грибов. Попробуй.
Элла соскребла гриб на край тарелки и принялась выуживать остальные.
— Элла!
Он повернулся к Кирсти:
— Сделай так, чтобы она хоть что-нибудь съела.
— Ты хочешь сказать, что мне нужно ее заставить?
— Я хочу сказать, что она уже достаточно взрослая, чтобы не играть с едой.
— Значит, она не любит грибы. Это не так уж страшно, Ларри.
— Посмотрите на него, — сказала Алиса. Она кивнула на стоящую на серванте фотографию дедушки Уилкокса в военной форме. — Посмотрите, он смотрит на нас.
— Мы поедем в тот дом, верно? — спросила Кирсти. О поездке договорились на прошлой неделе. Ларри удалось связаться с супружеской парой, которая теперь там жила, Рупертом и Стефанией Гэдд. Он объяснил им все, и они отнеслись к его просьбе с пониманием, Руперт Гэдд пообещал, что в следующее воскресенье они «будут во всеоружии». По всей видимости, они только что приехали из Италии.
— Я помню, как бабушка Уилкокс показывала мне дедушкину медаль, — сказал Ларри. — Помнишь, Алек?
— Помню.
— Это было «Пурпурное сердце» или еще что-то?
— Орден «За боевые заслуги», — ответил Алек.
— Ого.
— Где она сейчас? — спросил Ларри.
— Арнем, — произнесла Алиса. Она зачерпнула вилкой риса, но еще ничего не съела. — Спас своего сержанта. Спас от смерти.
— Думаю, он был настоящим человеком, — сказала Кирсти.
Ларри навинчивал штопор на бутылку «Монте-пульчиано». Пил только он один.
— Ты полегче сегодня, — тихо сказала ему Кирсти.
Ларри улыбнулся в ответ:
— А ты знаешь, на чьей стороне воевал твой дед? Старик Фрибергс.
— Бо-же, — проговорила Кирсти, закатывая глаза.
— Латыши сражались на стороне фашистов, — пояснил Ларри.
— Они по ряду причин больше ненавидели русских, чем немцев, — сказал Алек.
— Как этот твой писатель? — спросила Кирсти.
— Лазар? Он, наверное, пристрелил пару русских, по крайней мере, мне так кажется.
— Если я правильно помню, они называли себя «Легионом кондоров», — сказал Ларри. — Да? Или «Белыми орлами». Это было что-то вроде латышского СС.
Кирсти бросила на него яростный взгляд:
— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Кроме того, мой отец воевал в Корее, так что не смей называть мою семью фашистами.
Элла, которая потеряла к ризотто всякий интерес, спросила, можно ли ей взять банан. Ларри ответил «нет», но Кирсти взяла банан из вазы с фруктами и сама его очистила.
— Терпеть не могу подобные разговоры, — сказала она. — Я не хочу, чтобы Элле, когда она вырастет, приходилось думать об этих вещах.
— Великая американская традиция, — съязвил Ларри. Он отодвинул тарелку и потянулся за стаканом, но вино было слишком слабым. Ему нужно было выпить по-настоящему. Выбраться на свободу.
— Бабушка плачет, — сказала Элла.
Так и было. Алиса склонила голову над нетронутым ужином, с ее носа капелькой свисала липкая слеза.
— Эй, эй… что случилось? — Кирсти подошла к ней и обняла за плечи. Она сама чуть не плакала. — Вы устали? А?
Ларри обошел стул с другой стороны и нагнулся к матери. Алиса что-то говорила, но он не мог разобрать, что именно.
— Хотите отдохнуть? — спросила Кирсти. — Хотите пойти обратно наверх?
— Она только что спустилась, — заметил Ларри.
— Бога ради! Если она хочет, пусть поднимется обратно. Вы хотите подняться обратно, Алиса?
Алиса шумно всхлипнула.
— Простите меня, — сказала она. — Это так неприятно.
— Хорошо, — сказал Ларри, — посидим в другой вечер.
Он взял мать за руки, помогая ей встать со стула. Потом прошипел через плечо:
— Где Алек?
Кирсти огляделась вокруг и пожала плечами. Элла, рот которой был набит бананом, указала на открытую дверь.
Вечер пошел своим чередом. Эллу усадили перед телевизором, как будто это было вполне естественно и именно так полагалось поступать с ребенком в критических ситуациях. Кирсти осталась наверху с Алисой и спустилась лишь через полчаса, чтобы приготовить ей фруктовый чай. Алек, затаившись на кухне, знал, что ему следует подняться и проверить коробку с лекарствами. Это была его обязанность, единственное, за что он нес ответственность, но войти сейчас в эту комнату, где он рискует поймать взгляд Алисы, оказаться беззащитным перед тем, что он там увидит, дать ей увидеть, как он разрывается между жалостью и отвращением, — это было ему не под силу. И в самом деле, разве имеет значение, принимает она лекарства или нет? Лекарства — да будь они
— Нельзя сказать, что ужин имел успех. — В кухню неожиданно вошел Ларри с подносом в руках.
— Тебя это удивляет? — спросил Алек. — После того, что ты устроил?
Он не смотрел на Ларри, но услышал, как тот задохнулся от обиды.
— Что именно?
— Перебранку.
— Это кто устроил перебранку?
— А ты как думаешь?
— Так значит, это я виноват?
— Разве ты не видишь, как серьезно она больна?
— Конечно, я это вижу! И что я, по-твоему, должен делать?
— Проявить хоть чуточку внимания.
— По-моему, ты проявляешь его за нас обоих, — сказал Ларри, толкая брата в плечо, как будто желая напомнить ему, кто из них двоих обладал большей физической силой. — Куда ты спрятался? А? Куда это ты сбежал?
— Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? — спросил Алек, надраивая антипригарную кастрюлю из-под риса. — Папу.
— А я все думал, когда же кто-нибудь сунется ко мне с этим дерьмом. Не знал только, что это будешь ты. Боже! Пара порций виски пошла бы тебе на пользу.
— Ага. Тебе-то пользы от него было много.
— И попытайся хоть иногда с кем-нибудь трахаться. Я даже денег тебе одолжу.
— Именно этим ты и занимаешься? Вы поэтому больше говорить друг с другом не можете?
