— За уворованные у колхоза деньги он вполне мог купить железную протезу.

— Где их тогда продавали? Это теперь к инвалидам внимание проявляют, даже автомобили бесплатно выдают. А после империалистической, старики сказывали, вручат безногому от имени царя- батюшки костыли и хромай на них по гроб жизни.

— Вы, товарищ Хлудневский, хорошо знали того председателя? — заинтересовался прокурор.

— Как сказать… — дед Лукьян замялся. — Счетоводом я при нем в колхозе работал.

— Оттого и в защиту полез! — мгновенно подхватил Торчков. — Тут, если разобраться, одна шайка- лейка…

— Ваня, побереги патроны, — осуждающе проговорил молчавший до этого Инюшкин.

Торчков задиристо развернулся к нему:

— Воздержись, Арсюха, с подковырками. Или забыл, что председатель до побега у твоего родного батьки квартировал?..

Арсентий Ефимович ошарашенно глянул на Антона Бирюкова:

— Во попер Кумбрык в атаку! И боеприпасов не жалеет…

— Давайте, товарищи, серьезно поговорим, — предупреждая назревающую перебранку, сказал прокурор.

Сумбурно возникшие воспоминания через несколько минут превратились в мирную беседу, в которой, в основном, участвовали дед Лукьян Хлудневский и Арсентий Инюшкин. Несколько раз неудачно вклинивавшийся в разговор Торчков разочарованно отошел в сторону и с внезапным интересом, словно любопытный ребенок, стал наблюдать за экспертами. Те что-то измеряли среди костей в разрытой ямке, записывали, подсчитывали и фотографировали.

Прокурор, изредка задавая старикам уточняющие вопросы, выяснил, что Афанасий Кириллович Жарков был «главным заводилой» коллективизации и, когда Березовский колхоз организовался, стал первым его председателем. Появился Жарков в Березовке в революционные года вместе с возвращающимися по домам участниками империалистической войны, по «происхождению» был не сибиряк, а откуда-то с Запада: то ли балтийский матрос, то ли большевик, направленный в Сибирь налаживать Советскую власть. Носил всегда старую кожанку, в виде тужурки, с наганом в кармане. В период колчаковщины командовал партизанским отрядом за Потеряевым озером, в окрестностях села Ярского. Был тяжело ранен — лишился правой ноги ниже колена. После ранения приспосабливался ходить на деревянном протезе, однако не получилось. Говорил, мол, осколок в культе остался и при протезной ходьбе боль причиняет, а костыли при натренированных руках — самое то, что надо. Семьи у Жаркова не было, хотя к тридцатым годам возраст его уже за сорокалетие перебрался. Исчез он очень таинственно. Вечером запряг в рессорный ходок выездного жеребца и укатил из Березовки неизвестно куда. После ходили слухи, будто видели беглеца: кто — в Серебровке, кто — в Ярском, а кто-то даже — в Томске. Слухи слухами, но человек как в воду канул. Вместе с Жарковым вроде бы пропала из колхозного сейфа тысяча рублей. Эти деньги, кроме председателя, никто другой взять не мог — ключ к сейфу был только у Жаркова.

— Так, так… — задумчиво проговорил в конце беседы прокурор. — Значит, Жарков металлического протеза не имел?

— Никогда! — почти враз ответили старики.

Прокурор обвел взглядом местность:

— А что за плотина здесь была? И почему она называлась Ерошкиной?

— Это еще до коллективизации березовский богач Илья Хоботишкин вальцовую крупорушку содержал, — ответил дед Лукьян Хлудневский. — Строил же ее Ерофей Нилович Колосков. От Ерофея и пошло название — Ерошкина. Сооружение было деревянное, наподобие водяной мельницы. В старое время речка здесь бежала веселее, чем теперь. За весенний паводок в пруду перед плотиной столько воды накапливалось, что крупорушка до глубокой осени вальцы крутила.

Прокурор обернулся к участковому Кротову:

— Михаил Федорович, ты, кажется, уроженец Серебровки?

— Так точно.

— Ну, а что ж молчишь?..

— Я, товарищ Белоносов, к показаниям Хлудневского и Инюшкина существенного добавить не могу. Слухи о таинственно пропавшем председателе Жаркове действительно бытовали в здешних местах, только по молодости лет я не придавал им значения. Вот крупорушку Хоботишкина помню, когда она уже стала колхозной. На этом месте, где сейчас находимся, был дремучий лес, а на той стороне, — Кротов показал на противоположный берег речки, — располагались прекрасные луга. Лошадей в ночное туда выгоняли. Обычно подростки этим занимались. Пригоним, бывало, лошадок. Стреножим, чтобы далеко не разбредались. И коротаем ночь до рассвета у костра: картошку в мундирах печем да увлекательные сказки рассказываем.

— Дорога из Серебровки на луга через лес проходила?

— Так точно. Через угрюмую чащу ездили. В селе едва сумерки наступали, а здесь уже темень ночная все заволакивала. Жутко. Пришпоришь конягу босыми пятками, прижмешься к холке, чтобы за сучья не зацепиться, и — галопом через лес. Березовские парни подтрунивали над нами, серебровцами, страшные байки про разбойников сочиняли…

К прокурору подошел следователь Лимакин. Замявшись, сказал:

— Захоронение очень старое. Стоит ли, Семен Трофимович, писанину начинать?..

— Коль уж мы сюда приехали, протокол осмотра оформи, как положено. После разберемся, что дальше делать.

— Судебно-медицинскую экспертизу назначать?

— Назначь, на всякий случай. Проверим способности медиков. В постановлении, кроме общих вопросов, касающихся возраста, пола, роста и так далее, укажи на необходимость установить хотя бы ориентировочно время захоронения и причину смерти. — Прокурор посмотрел на Бирюкова. — Так, Антон Игнатьевич?..

— Так не так, перетакивать не будем, — улыбнулся Бирюков.

— Ты ведь, как и Кротов, тоже местного происхождения?

— Да, из Березовки.

— О таинственно пропавшем председателе колхоза ничего не слышал?

— Нет.

Старик Хлудневский робко кашлянул в кулак:

— Вы, Антон Игнатьевич, порасспрашивайте своего деда Матвея. Матвей Васильевич хорошо знал Афанасия Кирилловича Жаркова. Они, можно сказать, друзьями были.

— Дед еще жив? — спросил Бирюкова прокурор.

— Не только жив, но вроде бы и здоров.

— Сколько ж ему лет?

— Как он сам говорит, одной тютельки до сотни не хватает.

— А с памятью у него как?..

— Память у Матвея Василича — золото! — вклинился в разговор Торчков. — Мы с ним постоянно наблюдаем по телевизеру происходящие события и ведем сурьезные разговоры. Тверёзо дед мыслит, демократию в обществе и безудержную гласность одобряет. Дескать, ничего страшного, кроме пользы, в этом существе дела нет…

— Ваня, не лезь в политику, — ухмыльнулся усатый Инюшкин. — Разговор идет о далеком прошлом.

— Помолчи, Арсюха! Ты в политике, как баран в апельсинах, и других дураками считаешь. Прошлое, будет тебе известно, одним узлом связано с настоящим и будущим. Если хочешь, даже товарищ прокурор подтвердит мою мысль.

Прокурор «подтверждать» не стал. Вздохнув, он обратился к Бирюкову:

— В райцентр с нами поедешь или останешься погостить у родителей?

Антон машинально глянул на часы:

— Завтра суббота. В выходные дни дежурством по райотделу я не связан. Пожалуй, останусь.

— Оставайся. Может, что-то интересное от деда узнаешь. В понедельник встретимся,