Слушая Половникова, Бирюков старался уловить в голосе Федора Степановича фальшь. Однако старик говорил настолько сдержанно и немногословно, что рассказанное им казалось чистой правдой. Конечно, Антон понимал: из-за давности времени подтвердить все это другими показаниями практически невозможно. Оставалось одно — верить Половникову на слово.
Разговор затянулся. Бирюков попытался узнать, какого Колоскова называл в разговоре с Тропыниным раненый отец. Не того ли, именем которого названа Ерошкина плотина? Но Федор Степанович этого не знал. Антон задал еще несколько вопросов, посмотрел на высоко поднявшееся солнце и, извинившись перед Половниковым за отнятое у него время, поблагодарил старика.
— Да, ну чого там… — смутился Половников. — Исповедовался перед вами и на душе полегчало.
— Как ты, Федя, выдержал столько лет молчания? — удивленно спросил Кротов.
— Я ж Николаю Тропынину побожился, что не проболтаюсь. Теперь приближение смерти чую, не хочу уносить грех в могилу. Чтоб на смертном одре не раскаиваться, рассказал вам чистую правду, как на духу.
Участковый вздохнул:
— Мучаешь, Федя, себя попусту религией. Не для протокола, по-товарищески, скажи: всерьез веришь в наличие бога?
Половников глянул на участкового с укором:
— Я в свою веру никого не обращаю. Из всех селян одна Агафья Хлудневская ходит ко мне библию слушать, дак и ее силком не тяну.
— Не в том дело, Федя. Говоря словами Ивана Торчкова, вопрос принципиальный. Мы почти ровесники с тобой, в одном селе выросли, а живем по-разному. Я с военных лет коммунист, ты же господу богу поклоны отбиваешь.
— У тебя одна вера, у меня — другая.
— Но почему, Федор, такое расхождение смогло получиться?.. — не унимался Кротов.
Половников хмуро потупился:
— После смерти папаши грех замаливаю.
— Какой?
— Если б я не выстрелил по коню того всадника, можа, и он в моего папашку не стал стрелять…
— Ага! Пожалел бы уголовник твоего папашку. Думаешь, он из озорства преследовал вас от самого Томска?
— Дак, кто ведает, какие намерения у него были.
— Не оправдывай, Федя, свое заблуждение. По моим выводам, мамаша забила тебе голову религиозным туманом, а ты и руки опустил. Скажи, не так?..
— Пусть будет по-твоему. На смертном одре мамки дал ей слово не отступать от веры. Религия тем и хороша, что не позволяет бросать слов на ветер.
— Эк, сказанул! Среди верующих тоже полно пустозвонов.
— Значит, они не верующие.
— Неисправимый ты, Федя.
— Таким и помру. Немного уж осталось…
Глава 9
Прохладный с утра день за время разговора с Половниковым разгулялся. Всегда отличавшаяся от других сел особой ухоженностью Серебровка, вытянутая по сибирскому обычаю одной длинной улицей, после ночного дождя еще более похорошела. Тихо и уютно было в селе. Все здесь дышало таким покоем, что, казалось, живут в Серебровке люди без всякой заботушки и печали.
— Чем дальше займемся? — спросил участкового Бирюков, когда они вышли от Половникова.
— Полагаю, не помешает еще раз побеседовать с Лукьяном Хлудневским, — ответил Кротов. — Сообщение Федора Степановича в корне меняет дело.
— Меня заинтересовало упоминание фамилии Жаркова вместе с Хоботишкиным и Колосковым. О Колоскове мы по существу ничего не знаем, — сказал Антон.
— Очередная загадка… — вздохнул Кротов. — Кто из них оказался начальником милиции в Томске?
— Судя по протезу, где оказался Жарков, нам известно. Но какая связь между ним, Хоботишкиным и Колосковым?.. — задумавшись, проговорил Антон. — И почему Николай Тропынин хотел сохранить в тайне нападение на Половниковых?
— Полагаете, сотрудник, ведущий дознание, преследовал корыстную цель, выдавая себя не за того, кем был на самом деле?
— Время, Михаил Федорович, было очень сложное и крутое. В той круговерти не сразу высвечивалось, кто какие цели преследует… — Антон помолчал. — Идем к Хлудневскому!..
Хлудневского дома не оказалось. Копавшаяся в огороде остроносая бабка Агафья на вопрос Кротова — где дед Лукьян? — развела руками. По ее словам, Шура Сластникова недавно шла домой из бригадной конторы и что-то сказала деду. Тот разом сгребся и побежал к Ерошкиной плотине.
— Что опять там такое?! — удивился Кротов.
— Не могу, Михаил Федорович, сказать, что, но как будто энти… мели… ораторы, — бабка Агафья перекрестилась, — еще одну могилку разрыли.
Кротов резко повернулся к Бирюкову:
— Придется немедленно туда ехать…
— Поехали, — сказал Антон.
Хлудневского они встретили сразу за околицей села. Старик, нахлобучив на глаза соломенную шляпу, понуро брел от Ерошкиной плотины в деревню. Кротов, остановив мотоцикл, настороженно спросил:
— Что, дед Лукьян, случилось?
— Физкультурой омолаживаюсь, — смущенно ответил старик.
— С чего это на старости лет молодиться задумал? Не к Шуре ли Сластниковой в женихи собрался?
Хлудневский, словно сам над собою, иронично усмехнулся:
— Ну ее к лешему, «Веселую вдову». С панталыку, лихоманка, меня сбила. Из конторы шла. Я к ней с вопросом подсунулся: «Что, Шура, в бригаде нового?» Она, не моргнув глазом, отвечает: «У плотины мелиораторы новую могилу отрыли». Я — шапку в охапку и дунул к плотине. Прибежал, запарившись, а ребята меня на смех подняли.
Кротов укоризненно покачал головой:
— Кому поверил, старый человек? Сластникова только на причудах и живет.
— Знаю, конечно, что язык у Шуры, как помело, да вот… И на старуху бывает проруха.
Участковый слез с мотоцикла и показал на пожухлую лужайку возле обочины проселочной дороги:
— Присядем, разговор есть.
Бирюков, выбравшись из коляски мотоцикла, тоже подсел к ним. Кротов пристально посмотрел виновато нахмуренному Хлудневскому в глаза:
— Не можешь ли ты, Лукьян, вспомнить, сколько холостых патронов вернул тебе Федя Половников, когда вернулся из Томска?
Хлудневский удивленно вскинул седые брови:
— Я уже говорил, один патрон.
— А Федор утверждает, что два патрона выпали. Один из них потерял. Что на это скажешь?
— Скажу, что больше полвека с той поры минуло. Разве все мелочи упомнишь до подробностей… — растерянно ответил старик и вдруг хлопнул себя ладонью по согнутому колену. — А ведь прав Федя! Он же,
