проложить трассу прямо через лужайку Крайстчерча? Подобные идеи не просто неудачны — это преступное безумие. А в меньшем масштабе оно повторялось вновь и вновь по всему городу. Взгляните на общежитие Мертон-колледжа — далеко не самое неудачное здание в городе. Какое невероятное сочетание невозможных обстоятельств привело к его постройке? Прежде всего, какой-то архитектор должен был его спроектировать, должен был, пройдя через город 800-летней архитектурной традиции, измыслить строение, больше всего похожее на тостер с окнами. Затем комиссия просвещенных умов Мертон-колледжа должна была с величайшим равнодушием к своей ответственности перед потомством решить: «Мы, знаете ли, с 1264 года возводим красивые здания; давайте для разнообразия построим уродливое». Затем комиссия по планировке должна была сказать: «Ну, а почему бы и нет? В Бэзилдоне еще хуже строят». Потом весь город — студенты, доны, лавочники, служащие, члены Оксфордского общества охраны памятников — должен был промолчать и не поднимать шума. Умножьте все это, скажем, в 200, 300 или 400 раз — и вы получите современный Оксфорд. И вы меня уверяете, что это — красивейший, лучше всего сохранившийся город в мире? Боюсь, что нет. Это был красивый город, с которым слишком долго обходились с недопустимым равнодушием и плачевной некомпетентностью, и каждому жителю Оксфорда следовало бы стыдиться.
Боже мой! Что за тирада! Давайте развеселимся и посмотрим на что-нибудь хорошее. Например, на музей Эшмоула. Какое удивительное учреждение, старейший публичный музей на планете Земля и наверняка один из лучших. Почему же в нем всегда так пусто? Я провел в музее все утро, вежливо осматривая древности, и весь музей принадлежал мне одному, если не считать школьного класса. Дети порой попадались на глаза, когда перебегали из зала в зал, преследуемые взъерошенным учителем. Затем я перешел в Питт-Риверс и в Университетский музей, где тоже царит очень приятная атмосфера 1870-х годов. Я прошелся по «Блэквеллу» и «Диллону», поглазел на Балиол и Крайстчерч, поболтался по Университетскому парку и лужайке Крайстчерча, побродил по Иерихону и вдоль солидных красивых особняков северного Оксфорда.
Возможно, я слишком суров к бедному Оксфорду. Я хочу сказать, что в общем это удивительный город, с его дымными пабами и книжными лавками и духом учености — только не сводите глаз с хороших мест и ни в коем случае не приближайтесь к Корнмаркет и Джорджиа-стрит. Особенно он мне понравился ночью, когда уличное движение замирает и можно жить без кислородной маски, а Хай-стрит наполняется фургонами, торгующими необъяснимо популярными донкер-кебабами, которые меня совершенно не привлекают (как можно брать в рот нечто, столь неприятно напоминающее вырезку из ляжки мертвеца?). Зато их окружает соблазнительное хопперовское сияние{Имеется в виду творчество американского художника Э. Хоппера, многие картины которого наполняет особый «дымный» свет.}.
И мне нравится темнота черных переулков, изгибающихся между высокими стенами, где так и ждешь, что тебя вскроет и расчленит то ли Джек Потрошитель, то ли торговец донкер-кебабами. Мне нравится пройтись по Сент-Джайлс, чтобы окунуться в жизнерадостную деловитость ресторана «Браун» — дивного гостеприимного местечка, едва ли ни единственного в Британии, где можно получить отличный салат «Цезарь» и чизбургер с беконом, причем вам не приходится сидеть под ударами оглушительной музыки среди поддельных указателей «Шоссе 66». А больше всего мне нравится выпивать в пабах, где можно посидеть с книгой и не выглядеть нарушителем общественных приличий, затеряться среди смеющейся шумной молодежи и вспомнить времена, когда у вас тоже было много энергии, и не было брюшка, и секс не казался всего лишь оправданием для долгожданной возможности лечь в постель.
Вселяясь в отель, я самонадеянно заявил, что проведу в нем три ночи, а на утро третьего дня уже не находил себе места и потому решил пройтись до Саттон-Куртеней, единственно по той причине, что там был похоронен Джордж Оруэлл и расстояние казалось как раз подходящим для прогулки. Я вышел из города через Уотер-Мидоу к Нортон-Хински и дальше двинулся к Боар-Хилл через забавную местность, которая никак не может решить, называться ей долиной Чилзвелл или Хэппи Вэлли (Счастливой). Ночью прошел дождь, и тяжелая глинистая почва липла к моим ботинкам, превращая очередной шаг в подвиг. Вскоре на каждой ноге собрался ком грязи с ботинок величиной. Чуть дальше тропинка была посыпана стружками. Задумано это было, чтобы облегчить ходьбу, но на деле стружки так липли к глине, что скоро стало казаться, будто я напялил на ноги две большущие булочки с изюмом. На вершине Боар-Хилл я остановился, чтобы насладиться видом — тем самым, который заставил Мэтью Арнольда изречь вычурную бессмыслицу в стихах о «шпилях мечты» и который безжалостно изуродован строем электрических опор, каковыми Оксфорд изобилует более всех других известных мне городов — и чтобы палочкой отскрести глину с подошв. На Боар-Хилл стоят несколько недурных больших домов, но не уверен, что мне бы хотелось здесь жить. Я заметил три подъездные дорожки с табличками «Разворота нет». Вот скажите мне, каким же надо быть милашкой, какими собственническими чувствами проникнуться к своей травке, чтобы вывесить такую табличку? Кому повредит, если заблудившийся или проехавший нужное место бедолага развернет машину на краю вашего участка? Я всегда стараюсь разворачиваться именно на таких дорожках, даже если поворачивать мне ни к чему, и настоятельно советую всем последовать моему примеру. Неплохо еще погудеть разок-другой, чтобы владелец обязательно обратил на вас внимание. И еще, пока не забыл, советую разрывать в клочки доставленную по почте рекламу, особенно если она призывает вас еще глубже залезть в долги, и возвращать ее отправителю в конверте с оплатой на получателя. Этот жест произведет больший эффект, если его проделают тысячи человек.
До Эбингдона я добрался по аллее, ведущей от Саннингвелла. Лучшего муниципального участка, чем в Эбингдоне, я еще не видел — ухоженные просторные газоны, и чистенькие домики, и красивая ратуша, построенная на сваях, словно кто-то ожидает сорокадневного потопа, но больше мне в пользу Эбингдона сказать, в общем-то, нечего. Торговый квартал там весьма жалкий, а чтобы возвести его, как я потом узнал, снесли ряд средневековых домов. И окраины тоже с большой претензией на уродство.
Саттон-Куртеней лежал заметно дальше, чем мне показалось по карте, но прогулка была приятной, и по дороге то и дело открывались виды на Темзу. Городок очаровательный, с тремя вполне приличными на вид пабами и большим военным мемориалом на зеленом лугу, за которым расположено кладбище, где покоится не только Джордж Оруэлл, но и Г. Г. Асквит. Назовите меня вечным айовским провинциалом, но я никогда не устану удивляться, как плотно набит знаменитостями этот маленький остров. Как поразительно найти на маленьком сельском кладбище могилы двух личностей глобального масштаба. Мы, айовцы, возгордились бы, залучив к себе хотя бы одного из них — да что там, мы бы гордились даже каким-нибудь Тригерром Чудесным Конем или изобретателем дорожных знаков. Нам бы хоть кого!
Я прошел на кладбище и отыскал могилу Оруэлла. На ней росли три растрепанных розовых куста и стояли искусственные цветы в стеклянном кувшине, а на простой плите была на удивление лаконичная надпись:
Не особенно чувствительно, да? Неподалеку нашлась могила Герберта Генри Асквита. На ней было этакое затейливое надгробие, угрожающе глубоко вросшее в землю. И здесь надпись была отчасти загадочной. Она гласила:
Ничего странного не заметили? Бьюсь об заклад, что заметили, если вы — шотландец или валлиец. Все это место представлялось мне странноватым. Я хочу сказать: вот могила знаменитого писателя, неприметная, как могила какого-нибудь нищего, и рядом другая — человека, чьи потомки, как видно, забыли, в какой именно стране он был премьер-министром, и к тому же ей грозит нешуточная опасность быть поглощенной землей. Рядом с Асквитом лежит некий Рубен Лаверидж, «заснувший 29 апреля 1950 года», а дальше — могила на двоих: «Сэмюел Льюис, 1881–1930» и «Алан Слэйтер, 1924–1993».
Что за удивительное селение — здесь мужчин кладут в одну могилу, а кое-кого погребают, стоит только ему вздремнуть!..
Если подумать, пожалуй мы, айовцы, готовы оставить Британии и Оруэлла, и Асквита — лучше отдайте нам этого похороненного заживо парня.
