Завидев ее, девочки мгновенно смолкли, и в наступившей тишине было слышно только легкое шуршание синего шелкового платья начальницы. Классная дама поспешила к ней навстречу. В это время Алина нечаянно оглянулась и встретила испуганный взгляд прижавшейся к стене Динки... Одну секунду сестры глядели друг другу в глаза, потом Динка повернулась и бросилась в свой класс. Урок еще не начинался, девочки беспорядочно толпились около парт. Динка, расталкивая всех, кто попадался ей на пути, и словно ослепшая от бешенства, кричала:

– Где Муха? Где Муха?

Завидев нырнувшую под парту гладенькую головку Мухи, Динка с яростью шлепнула ее ладонью по спине... Удар пришелся на острую, торчащую из-под платья лопатку, и Муха, жалобно пискнув, присела на пол.

– Ты дрянь, дрянь! Они порвали платья! Я говорила тебе!.. – топая ногами, кричала Динка.

– Тише! Тише! Учительница идет! – бросаясь к ней, предупредили девочки.

Динка, тяжело дыша, села на свое место. В ушах ее слышался плач девочки с разорванным подолом, перед глазами стояло побледневшее лицо Алины, а в ладони все еще сохранилось ощущение острой торчащей лопатки Мухи.

Учительница взволнованно рассказывала о происшедшем случае, уговаривая виноватых сознаться... Муха бросала на Динку испуганные, умоляющие взгляды. Динка молчала. Девочки тоже молчали. Дознанья с классной дамой, а потом и с начальницей не дали никаких результатов. Виноватых не было... И все же какая-то тоненькая ниточка подозрения привела во второй класс и остановилась возле парт, где сидели Муха и Динка.

Классная дама вручила обеим девочкам гимназические повестки о вызове родителей. Динка с глубоким вздохом положила повестку в свой ранец.

«И зачем это вызывают мою маму?» – тревожно подумала она.

Муха с помертвевшим от страха личиком вцепилась в ее рукав.

– Отец меня убьет, если узнает... Он убьет меня... – в отчаянье зашептала она, но Динка, не взглянув на нее, вышла.

В раздевалке тревожно шептались девочки:

– Ой-ой... Ее отец такой страшный... Один раз осенью он так избил Муху, что она неделю не ходила в класс. Ой, девочки! Что же теперь будет? Ведь это она, конечно, она...

Всю дорогу домой Динка бежала, ей все время чудился взгляд старшей сестры, когда она увидела ее, Динку, в зале. По этому взгляду было ясно, что виновницей всего случившегося Алина считает Динку...

А если это так, то сейчас она уже рассказала об этом дома и сама лежит с компрессом на голове. А мама... Неужели мама поверит, что ее дочка могла сделать такую гадость?

Динка вспомнила свои недавние слезы и сухое, холодное лицо матери. Сердце у нее больно сжалось. Она спешила домой, рассчитывая еще до прихода матери убедить в своей невиновности Алину.

Но это ей не удалось. Алина лежала с сильной головной болью, Динка бросилась к ней, но Вася молча взял ее за руку, молча сунул ей коньки и вывел на крыльцо.

– Ты видишь, что творится? Чего же ты добиваешься? Иди на свой бульвар и катайся там до одури, пока я тебя не позову!

– Подожди, Вася... Я хотела только рассказать...

– Никому твои рассказы сейчас не нужны. Иди! – закрывая дверь, сказал Вася.

– Вася! Вася! – Динка яростно застучала кулаками. – Возьми хоть коньки! Ведь уже все растаяло! Вася, возьми коньки! – Динка бросила под дверью коньки и ушла.

А вечером она стояла перед матерью и твердо повторяла:

– Мама, это не я! По чести, по совести – не я! Это Муха, я ей не позволяла! Пусть все девочки скажут!

– Хорошо, Дина! Я верю тебе, – сказала мать. – Мне было противно думать, что моя дочь способна на такую дурацкую выходку!

Девочки сидели притихшие, опустив руки под парты и не сводя глаз с гимназического начальства. За классным столом главное место занимала маленькая фигурка в синем платье с седыми буклями. Перебирая тонкими сухими пальцами четки и величественно кивая головой, начальница, страдающая старческой забывчивостью, слушала классную даму, подробно излагающую ей вчерашнее происшествие.

Неподалеку от начальницы, отодвинув свой стул к окну и опираясь на его спинку, стояла Марина, а позади всех, на краешке стула, мостился огромный человек с синей жилистой шеей, выпиравшей из крахмального воротничка, и с такими же синевато-бурыми руками, покрытыми жесткой растительностью. Это был грозный родитель Мухи, которого девочки прозвали Фуражом, не имея никакого представления о том, что означает это слово. Им было известно только, что у Фуража есть на Сенном базаре собственный дом и лавка, где продается фураж. Каждую субботу отец Мухи являлся в гимназию, чтобы получить в собственные руки дневник своей дочери. Из страха перед родителями или благодаря своим способностям Муха училась на пятерки, но если в дневнике оказывалась хоть одна четверка, шея Фуража наливалась кровью и, крепко взяв дочь за руку, он вел ее к выходу, грозно повторяя:

– Дай только до дома дойти, мерзавка эдакая!

Помертвевшая Муха с обреченным писком тащилась за ним, а девочки, столпившись на парадном крыльце, сочувственно смотрели ей вслед...

Но Динка видела этого человека впервые. Туго натянутый коричневый костюм, в который было втиснуто его большое, мускулистое тело, при каждом движении трещал по всем швам. Динке почему-то вспомнилась рослая мохноногая лошадь, ей даже показалось, что где-то близко запахло лошадиным потом... Динка повернулась, и взгляд ее упал на Муху.

Они стояли у доски рядом, как две обвиняемые и отрицающие свою вину девочки, Муха и Динка... Синее личико Мухи напоминало сморщенный кулачок, губы ее вытянулись, носик заострился. Динка скользнула взглядом по худенькой фигурке с острыми торчащими лопатками, и ладонь ее снова загорелась от неприятного ощущения.

Динка не волновалась. Все девочки могли подтвердить, что она не виновата. Динке даже хотелось, чтобы при всех мама сама убедилась, что Алина напрасно подозревала сестру и напрасно наговаривала на нее.

Когда начальница при помощи классной дамы окончательно припомнила вчерашнее происшествие и когда оно снова встало перед ней во всей своей неприглядности, она величественно поднялась со стула и, призывая имя божие, обратилась к девочкам с длинными призывами сознаться и облегчить свою совесть.

Но так как обе девочки молчали, то родитель Мухи, подобострастно кланяясь, попросил разрешения «пугнуть» дочку.

– Она меня знает, – сказал он с тяжелым кивком в сторону дочери. – Я все силы кладу на ее, не жалею денег на одежу, на книжки, и сласти ей покупаю, когда заслужит, но за баловство, я извиняюсь за выражение, шкуру сдеру! Так что, Нюрка, говори начистоту – ты или не ты барышням платья сколола?

Динка с ужасом смотрела на волосатые руки, с застывшим сердцем слушала незнакомые грубые слова. Но когда рядом, забившись в истерическом плаче, Муха тоненько закричала, словно моля о помощи: «Это не я! Не я! Папа, это не я!..» – сердце Динки перевернулось. Между взрослыми тоже прошел какой-то короткий разговор, и Динке показалось, что о чем-то говорила мама... Багрового от гнева родителя посадили на место, и вслед за ним выступила классная дама:

– Нюра, мы попросим твоего папу, чтобы он не наказывал тебя слишком строго, а потому, если это сделала ты...

Но Муха замахала ручками и в отчаянье шарахнулась к Динке.

– Это не я! Не я! Я не скалывала! Это не я!..

– Это я! – неожиданно громко сказала Динка, выступая вперед и пряча за своей спиной Муху. – Это сделала я! Нюра тут ни при чем! – добавила она с упавшим сердцем, боясь взглянуть на мать.

Наступила мгновенная тишина. Потом кто-то в классе тихонько охнул, коричневые фигурки за партами