парням — работу, без которой они закиснут и впадут в спячку, — лениво объяснил Франц, потянувшись за одеждой.

— А Его светлость стучится? — фыркнула брюнетка, перебив открывшую рот блондинку.

— Его светлость посылает слуг, а слуги стучатся.

— Кто он такой, этот Марио? — язвительно спросила блондинка, натянув одеяло до подбородка и демонстративно не глядя в сторону двери.

— Старший егерь, — скромно ответил Марио и поправил шляпу левой рукой, демонстрируя три золотых перстня.

Франц сбросил одеяло на пол и спрыгнул с кровати. Обе женщины взвизгнули и прикрылись подушками. Блондинка обменялась с Марио многозначительными взглядами. Брюнетка стукнула ее по голове подушкой и демонстративно медленно принялась влезать в нижнюю рубашку.

— Это не браконьеры и не соседи, — итальянец ухмыльнулся, — Его светлость собрался на турнир и желает, чтобы его сопровождал отряд швейцарцев.

Франц наспех оделся, нацепил перевязь с мечом и с присущей ему быстротой выскочил за дверь.

— Вот так, девочки. Он уедет, а я останусь, — сказал Марио.

Брюнетка адресовала ему воздушный поцелуй. Марио сбросил дублет и плюхнулся на освободившееся место в середине постели.

Двое рыцарей заканчивали ужин и дружескую беседу. Первым из них был случайно не убитый в «Плохой войне» Доменико ди Кассано, крупный мужчина в самом расцвете сил. Второй принадлежал к старшему поколению, выглядел солидно и куртуазно, как и подобает убеленному сединами прославленному рыцарю. Он был известен под псевдонимом Бертран фон Бранденбург, а в прошлогодней «Плохой войне» отметился как советник у командования одной из сторон.

— Как вы думаете, дядюшка, будет на турнире в Ферроне Максимилиан фон Нидерклаузиц?

Доменико допил свой бокал вина и откинулся на спинку стула, вытянув ноги. Человек, которого он назвал «дядюшка», задумчиво улыбнулся и поправил спадавшую на глаза прядь седых волос.

— Да, Доменико, он обязательно будет. Я попросил герольдов отправить и ему предложение. Только теперь он будет выступать в цветах супруги, графини де Круа.

— А я-то думал, ты не простил ему того предательства. Хотя, по-моему, не такое уж это и предательство. Кто-то же отравил его отца, а вы до сих пор не удосужились выяснить, кто и почему.

— Ну что ты, конечно не простил, — замечание про предательство осталось «незамеченным», — Но я подумал, вдруг тебе будет интересно снова с ним сразиться. Если, конечно, он не нападет на тебя с ножом из-за угла, как на Антуана Бурмайера.

— Дядюшка, не передергивай. Мы же все читали дневник покойного де Водемона. Там был честный бой, лицом к лицу.

— Честный бой? Разве можно попасть человеку в глаз броском кинжала? Да еще и с первой попытки?

— Эка невидаль! — фыркнул Доменико, — дайте мне кинжал, и я попаду.

Доменико подозвал пажа и потребовал принести кинжал. Паж бросил взгляд направо-налево и снял подходящий клинок со стены, увешанной оружием.

«Дядюшка» скептически оглядел кинжал и ехидно предложил в качестве мишени небольшую сливу, размером примерно с глаз.

— Вот, — многозначительно поднял вверх палец Доменико, — самая главная ошибка. Не обязательно попадать именно в глазное яблоко. Достаточно попасть в глазную впадину черепа, а она намного больше.

Доменико обвел пальцем по контуру бровь-скула-нос.

— Так что мишенью мы возьмем вот это вареное яйцо.

— Ну давай, попади в яйцо с пятнадцати футов.

— С пятнадцати? Водемон писал, что Антуан как раз замахнулся мечом. Насколько я знал Антуана, он бы не стал замахиваться попусту с такого расстояния, с которого не смог бы ударить. Футов восемь, и то много.

Паж встал примерно в восьми футах от Доменико, поставил яйцо на горлышко бутылки и поднял бутылку вверх, выше человеческого роста, хотя и ниже головы всадника. Доменико подбросил на ладони кинжал и ловким броском сбил яйцо с бутылки. Паж быстро поднял яйцо и кинжал и положил на стол. Несмотря на то, что яйцо не было прибито к стене или разрублено пополам, на нем четко был виден след от острия, а на лезвии кинжала остались следы желтка.

— Какой же рыцарь в молодости не играл в ножички, — спокойно прокомментировал Доменико, — вот этот паж попал бы не хуже.

Паж смутился, но кивнул. Он, как и почти все ровесники, увлекался метанием ножей и мог бы попасть с десяти футов в яйцо восемь раз из десяти.

— Ладно, не будем об этом, — свернул разговор «дядюшка», ты мне обещай, что сразишься с этим Максимилианом до того, как его убьют Бурмайеры.

— Обещаю, дело нехитрое. А кто будет от Бурмайеров? Неужели Грегуар?

«Дядюшка» поморщился, как будто прожевал лимон, фаршированный барбарисом. В незапамятные времена упомянутый Грегуар Бурмайер придумал ему обидное прозвище «Бастард Бранденбургский», которое вскоре превратилось в «Бе-Бе», почему-то в таком виде прижилось и пошло в народ. Разногласий у них и тогда хватало, а этот случай стал последней соломинкой, которая сломала шею мирному сосуществованию. С тех пор эти почтенные джентльмены предпочитали не встречаться в свете, воевать по разные стороны фронта и жестко критиковать друг друга по любому поводу.

Бе-Бе имел репутацию консультанта по вопросам рыцарской морали и нравственности, непревзойденного знатока традиций и прецедентов, дамского угодника и куртуазного поэта. Грегуар, напротив, слыл грубым солдафоном, торгашом и самым некуртуазным рыцарем в центральной Европе, ему приписывали авторство некоторых особенно неприличных солдатских песен. Он был настолько некуртуазен, что ему прощали то, за что других вызвали бы на дуэль, а то и прибили бы на месте.

— Ты знаком с этим… — «Дядюшка» поморщился, как будто наступил на дохлую крысу.

— Антуан ранил меня и взял в плен. Пока я отлеживался в их лагере, наслушался историй. За глаза Грегуар у них любимый комический персонаж, одновременно Михель и он же Вюрфель. Но в глаза его уважают, говорят, что умен и расчетлив. Правда, я его ни разу не видел. Потом я уехал лечиться домой, а выкуп передал через посредника.

— Ты ушел от ответа, Доменико. Я надеюсь, ты вызовешь этого де Круа и убьешь?

— Будь уверен, вызову. Бог даст, и убью.

— Я тоже оплакиваю своего брата и племянника, но, в отличие от тебя, не считаю, что я должен все бросить и выйти на этот дурацкий турнир на потеху толпе и на суд тупым блондинкам.

— А я все-таки намерен участвовать в турнире, Грегуар, и тебе придется с этим считаться.

— Есть одно препятствие, Ганс, и это, черт побери, не я. Ты сам отлично знаешь, что раз твоя мать была… — Грегуар пропустил неприличное, но точное определение, — …то на турниры тебе путь закрыт.

Оба собеседника выглядели как близкие родственники. Почти одинаковые тяжелые лбы и массивные подбородки, глубоко посаженные серые глаза, толстые носы с синими прожилками. Первому на вид можно бы было дать лет пятьдесят, но, если учесть прямо-таки на лице написанный нездоровый образ жизни, следовало бы внести поправку лет этак в пять. Второй выглядел лет на сорок, но, судя по пышущей здоровьем мускулистой фигуре, мог быть и старше.

Первым был Грегуар Бурмайер, родной дядя покойного Антуана. После гибели Антуана и его отца при штурме Швайнштадта он стал единоличным владельцем семейного бизнеса, который в переводе на современный язык назывался бы «Кадровое агентство Бурмайер и Бурмайер». Братья поставляли в армии центральной Европы пехоту и конницу мелким и крупным оптом. Бизнес был поставлен на поток. Получив патент, например, капитана, член семьи, используя многочисленные знакомства и родственные связи, комплектовал фейнляйн солдатами и офицерами, а потом продавал патент вместе с фейнляйном любому