с абажуром.
Конечно, в те дни женщины одевались просто шикарно, носили меха и шляпки, а мужчины в синих костюмах тоже выглядели очень и очень элегантно. На окнах «Серебряного полумесяца» были даже жалюзи. Сидишь там как в настоящем ресторане и катишь сквозь ночь. Я часто говорила Клео, что мне ужасно нравится ехать и при этом что-нибудь жевать.
А Иджи шутила: «Нинни, ты, кажется, садишься в поезд только для того, чтобы поесть». И между прочим, была права. Я просто обожала бифштексы, которые там готовили, и никогда мне не приходилось есть яичницу с ветчиной вкуснее той, что подавали в вагоне-ресторане. По пути поезд останавливался в маленьких городках, и на станциях повара покупали свежие яйца, ветчину и свежую форель. Да, тогда все было такое свежее!
Я теперь почти не готовлю. Так, разогрею томатный суп из консервной банки. Не то чтобы мне разонравилась хорошая еда. Нет, я люблю поесть! Но теперь трудно найти что-нибудь вкусное. Как-то миссис Отис записала нас на программу «Еда на колесах», которую организовала церковь, но там кормили премерзко, и мы не стали туда ходить. Может, эта еда и на колесах, но совсем не похожа на ту, что подавали в поездах.
Конечно, когда живешь так близко от железной дороги, то случаются и неприятности. Посуда у меня, например, вся битая, в трещинах, даже тот зеленый сервиз, который я выиграла в Бирмингеме во время Великой депрессии, — мы тогда все отправились в кино. Знаете, какой фильм показывали? «Всем привет» с Кейт Смит. — Миссис Тредгуд посмотрела на Эвелин отсутствующим взглядом. — Наверно, вы её не помните, но тогда её все знали. У неё было прозвище — Певунья с Юга. Большая такая толстушка. Вам не кажется, что у всех толстых людей добрый характер?
Эвелин криво улыбнулась, надеясь, что это правда, поскольку доедала уже вторую шоколадку.
— Я бы поезда ни на что не променяла. Что бы я тогда делала все эти годы? Телевидения ещё не было. А так я всегда находила себе занятие: гадала, куда едут люди, откуда… Когда Клео удавалось скопить несколько долларов, он брал меня и малыша, и мы путешествовали до Мемфиса и обратно. Джаспер, сын Большого Джорджа и Онзеллы, работал тогда проводником в спальном вагоне и обслуживал нас так, будто мы — королевская чета из Румынии. Потом Джаспер стал президентом Объединенного братства проводников спальных вагонов. Он и его брат Артис уехали в Бирмингем совсем мальчишками… Но Артис раз или два попадал в тюрьму. Странно, никогда не знаешь, как сложится судьба у ребенка. Взять, к примеру, малыша Руфи и Иджи. Он через такое прошел в жизни… Кому угодно это могло сломать жизнь, но только не ему.
Едва услышав крики у железнодорожных путей, Иджи сразу поняла: с кем-то случилось несчастье. Она выглянула из окна и увидела Бидди Луис Отис, которая со всех ног бежала к кафе. Сипси и Онзелла возились на кухне. Бидди, распахнув дверь, крикнула:
— Ваш малыш, его поезд переехал!
У Иджи оборвалось сердце.
Сипси зажала рот руками:
— Господи Иисусе!
Иджи крикнула Онзелле:
— Не выпускай Руфь! — И помчалась к путям.
Шестилетний мальчик лежал на спине, глядя широко открытыми глазами на обступивших его людей. На их лицах застыло выражение ужаса.
Увидев Иджи, он улыбнулся, и она чуть было не улыбнулась в ответ, решив, что все обошлось, но потом заметила его руку, лежавшую в луже крови в шести футах от него.
Большой Джордж, который готовил на заднем дворе барбекю, примчался сразу следом за Иджи и увидел кровь одновременно с ней. Он подхватил ребенка и со всех ног бросился к дому доктора Хэдли.
Онзелла стояла в дверях, не выпуская Руфь из комнаты:
— Нет, мисс Руфь, вам туда нельзя сейчас. Сладкая вы моя, подождите здесь, потерпите.
Руфь была испугана и ничего не понимала.
— Что там? Что случилось? Что-то с ребенком?
Онзелла силой усадила её на кушетку и сжала ей руки смертельной хваткой.
— Ну тише, тише, сладкая моя. Посидите тут и подождите, милая, все будет хорошо.
Руфи стало страшно.
— Да что там такое?
Сипси стояла посреди зала кафе, тыкая пальцем в потолок.
— Не смей этого делать, Господи… Не смей этого делать с мисс Иджи и мисс Руфью… Не смей! Слышишь, ты, Бог? Не делай этого!
Иджи мчалась за Большим Джорджем, оба кричали: «Доктор Хэдли! Доктор Хэдли!», хотя его дом был за три квартала.
Маргарет, жена доктора, услышала крики и выбежала на крыльцо. Увидев их, она крикнула мужу:
— Иди скорей! Это Иджи с Бадди-младшим.
Доктор Хэдли выскочил из-за стола и бросился им навстречу, все ещё держа салфетку. Увидев льющуюся из руки мальчика кровь, он отшвырнул салфетку и сказал:
— Быстро в машину! Повезем его в Бирмингем. Понадобится переливание крови.
Подбегая к своему старенькому «доджу», он крикнул жене:
— Звони в больницу, скажи, что мы едем!
Маргарет бросилась к телефону, а Большой Джордж, весь в крови, влез на заднее сиденье, держа мальчика на руках. Иджи села впереди и всю дорогу рассказывала Бадди истории, чтобы успокоить его, хотя у неё самой коленки тряслись.
Когда они подъехали к станции «Скорой помощи», медсестра и ассистент уже поджидали их у входа. Сестра сказала Иджи:
— Простите, но вашему спутнику придется подождать снаружи, это больница для белых.
Мальчик, за все время не проронивший ни звука, не спускал глаз с Большого Джорджа, пока его каталка не свернула за угол.
Большой Джордж, в крови с головы до ног, сел на ступени, прислонился к кирпичной стене, обхватил голову руками и стал ждать.
Мимо прошли два прыщавых подростка. Один ткнул пальцем в Большого Джорджа:
— Глянь-ка, вон ещё одного черномазого порезали в драке.
Второй крикнул:
— Эй, парень, шел бы ты лучше в больницу для ниггеров!
Его косоглазый и щербатый приятель сплюнул, подтянул штаны и зашагал по улице, страшно довольный собой.
ТРАГЕДИЯ У КАФЕ
