бы не сказала ему таких слов – ни за что на свете не сказала бы. Но его больше нет, и я никогда, никогда, никогда не увижу его.

Мысль эта сразила ее окончательно и Бекки, заливаясь слезами, покинула двор. Скоро в нем появилась стайка детей, девочек и мальчиков, друзей Тома и Джо, – они постояли, глядя на забор и делясь благоговейными воспоминаниями о Томе, сделавшем, в последний раз, как они видели его, то-то и то-то, о Джо, сказавшем такие-то незначительные слова (теперь дети хорошо понимали, какое ужасное пророчество крылось в его высказываниях!) – и каждый указывал точное место, на котором стояли в то время погибшие мальчики, и добавлял что-нибудь наподобие «а я вот здесь стоял – совсем как сейчас, а он там, где ты, – и я подошел к нему, – а он улыбнулся, вот так, – и на меня как будто что-то нашло – ужас такой, понимаете? – я, конечно, не задумался тогда, что бы это значило, но уж теперь-то мне все понятно!».

Следом затеялся спор о том, кто видел усопших мальчиков самым последним, на это скорбное отличие претендовали многие и предлагали тому доказательства, более или менее подтверждаемые свидетелями; и когда было, наконец установлено, кто именно последним попрощался с усопшими и обменялся с ними последними словами, эти удачливые ребятишки исполнились значения почти священного, а все прочие стали взирать на них с завистью. Один бедолага, у которого никаких иных притязаний на славу не отыскалось, не без скромной гордости поделился со всеми таким достижением:

– А меня Том Сойер однажды здорово вздул.

Однако это покушение на величие обернулось провалом. Похвастаться подобным успехом могло большинство мальчиков городка, и это сильно сбавляло его цену. И дети медленно покинули двор, продолжая пересказывать почтительными голосами все, что они помнили о падших героях.

На другое утро, по окончании занятий в воскресной школе, церковный колокол зазвонил не весело, как то бывало обычно, но погребально. Этот День отдохновения выдался очень тихим и скорбные звуки колокола казались вполне уместными в задумчивом безмолвии, осенившем природу. К церкви начали сходиться горожане, останавливавшиеся ненадолго у входа в нее, чтобы прошептать друг другу несколько слов о скорбном событии. В самой же церкви никто не шептался, безмолвие нарушалось здесь лишь траурным шелестом платьев, с которым рассаживались по своим местам женщины. Никто не помнил, чтобы в церкви когда-нибудь собиралось столько народу. И наконец, наступила полная ожидания пауза, настороженная тишь, и вошла тетя Полли, за нею Сид с Мэри, а следом и семейство Харперов, все в черном, – прихожане вместе со старым священником встали, как один человек, и стояли, пока скорбящие не опустились на первую скамью. Еще одна минута общего молчания, нарушаемого лишь приглушенными рыданиями, а затем священник простер перед собою руки и приступил к молитве. Прихожане пропели трогательный гимн, за ним последовала проповедь на тему: «Я есмь воскресение и жизнь».

Служба продолжалась, священник рисовал картины такой добродетельности, обаяния и редкостной одаренности усопших детей, что каждый из прихожан, признавая истинность этих картин, проникся горькими сожалениями о том, что не смог углядеть в бедных мальчиках всех названных достоинств, а видел одни лишь изъяны да недостатки. Затем священник стал пересказывать трогательные случаи из жизни покойных, также доказывавшие доброту их и великодушие, и у всякого, кто слушал его, открылись глаза, всякий увидел, сколько благородства и красоты содержали в себе поступки мальчиков, и укорил себя за то, что счел когда-то каждый из них шкодливой выходкой, заслуживавшей лишь хорошей порки. Прихожане умилялись все пуще, речи священника становились все более трогательными и, наконец, вся церковь соединилась со скорбящими родственниками мальчиков в хоре горестных рыданий, – да и сам священник дал волю чувствам и заплакал, склонившись над кафедрой.

Между тем, с хоров донеслись некие шорохи, коих никто не заметил; а миг спустя скрипнула дверь церкви. Священник отнял от мокрых очей носовой платок и ошеломленно замер! Одна, другая пара глаз последовала за взглядом священника, и вот вся паства в едином порыве вскочила на ноги и уставилась на троицу вышагивавших по проходу новопреставленных отроков – впереди шел Том, за ним Джо, а следом оробелый, весь в обвислых лохмотьях Гек! До этой минуты они прятались на пустых хорах, слушая посвященную им заупокойную службу!

Тетя Полли, Мэри, Харперы бросились к своим воскресшим детям и осыпали их поцелуями, вознося благодарения богу, а бедный Гек стоял тем временем в сторонке, сконфуженно переминаясь с ноги на ногу, не понимая, как ему поступить и куда укрыться от множества неприязненных взглядов. Постояв так немного, он совсем уж собрался улизнуть, но тут Том схватил его за руку и сказал:

– Это неправильно, тетя Полли. Должен же кто-то и Геку обрадоваться.

– И обрадуются, все обрадуются! Я так рада видеть его, бедного сиротку!

И любовное внимание тети Полли излилось на Гека, сконфузив его еще и сильнее прежнего.

Но тут священник воскликнул во весь голос:

– Восславим Господа, подателя всех благ – и споем! – споем от всего сердца нашего!

И все запели. Благодарственный гимн вознесся в торжествующем порыве к стропилам церкви и сотряс их, а Том Сойер Пират, оглядев обступивших его, снедаемых завистью мальчиков, признался себе, что это – величайший миг его жизни.

Покидая церковь, «облапошенные» прихожане говорили друг другу, что готовы еще раз оказаться в дураках, лишь бы услышать такое же