заглушил бы их голоса даже в отсутствие прочего шума. Гроза все разгуливалась и, в конце концов, ветер сорвал парус и унес его с собой. Мальчики схватились за руки и побежали, спотыкаясь, падая и покрываясь ссадинами, под защиту огромного дуба, стоявшего на берегу реки. Небесная битва достигла теперь высшего ее разгара. Непрестанные молнии сжигали небо, и все под ним словно замирало в резко очерченной, лишенной теней отчетливости: гнущиеся деревья, покрытая волнами и кипенью река, хлопья сорванной с нее пены, смутные, едва различимые за летящими клочьями тумана и завесой косого дождя силуэты высоких обрывов противоположного берега. Время от времени какой-нибудь лесной великан не выдерживал натиска бури и с треском рушился в юный подлесок; неустанные раскаты грома обратились в надрывавшие уши взрывы, резкие, мощные, неописуемо страшные. И наконец, буря набрала новую, невиданную до этого силу, способную, казалось, разодрать остров на куски, спалить его, затопить по самые верхушки деревьев, сорвать с места и оглушить на нем каждое живое существо – и все это в одно и то же мгновение. Страшная была ночь для бесприютных мальчишек.

И все-таки, битва закончилась, небесные армии разошлись со становившимися все слабее угрозами и ропотом, и на землю вновь опустился мир. Перетрусившие мальчики вернулись в свой лагерь и обнаружили, что им есть, за что благодарить судьбу, – огромный платан, под которым они ночевали, разбила молния, а они, когда это случилось, были вдали от него.

Все в лагере пропиталось водой, в том числе и костер, – беспечные, как то и положено в их возрасте, мальчики не потрудились принять какие-либо меры предосторожности на случай дождя. Отсутствие огня привело их в уныние, ибо они промокли насквозь и озябли. Они принялись описывать друг другу свое горе, прибегая к выражениям самым живописным, но вскоре обнаружили, что огонь успел проложить себе путь под упавшее дерево, у которого был разведен костер (там, где оно изгибалось, приподнимаясь над землей), и под ним сохранилась в сухости покрытая горячими углями полоска земли примерно в ладонь шириной; мальчики начали терпеливо обхаживать эти угли, подкармливая их щепками и кусками коры, которые они отдирали с исподов других лежачих стволов, и наконец, костер разгорелся снова. Мальчики наваливали на него давно иссохшие сучья, пока пламя не заревело, точно в топке, наполнив радостью их сердца. Они обсушили на нем ветчину, поели, а затем уселись у огня и до самого утра, благо ни одного сухого места, на котором можно было прилечь, вокруг все равно не осталось, обсуждали свое полуночное приключение, обраставшее, что ни миг, новыми, великолепными подробностями.

Когда же к ним начали подбираться первые лучи солнца, на мальчиков напала сонливость и они, выйдя на песчаный берег, завалились спать. Но скоро солнце стало припекать всерьез, и они проснулись, и хмуро занялись приготовлением завтрака. После еды они помрачнели еще пуще, руки и ноги не слушались их и каждый снова затосковал по дому. Быстро заметивший дурные предзнаменования Том постарался, как мог, развеселить пиратов. Однако друзьям его не милы уже были ни каменные шарики, ни цирк, ни купание, ни вообще все на свете. Том напомнил им об их замечательной тайне, сумев немного поднять настроение друзей. И пока оно не упало снова, постарался увлечь их новой затеей. Состояла она в том, чтобы на время забросить пиратство и побыть, разнообразия ради, индейцами. Идея пришлась им по душе и скоро все трое, сбросив одежду, с головы до пят изукрасились полосками черной грязи, обратившись в подобия зебр – каждый, разумеется, стал вождем своего собственного племени, – и помчались по лесу, намереваясь разорить поселение англичан.

Затем они разделились на три враждебных племени и принялись, испуская ужасные боевые кличи, наскакивать один на другого из засады, убивая и скальпируя друг друга целыми тысячами. Кровавый выдался денек. А стало быть, и до крайности удовлетворительный.

К ужину мальчики вернулись в лагерь счастливыми и голодными. И тут возникло серьезное затруднение – враждующие индейцы ну никак не могут преломлять друг с другом хлеб гостеприимства, не заключив прежде мира, а заключить его без трубки мира дело решительно немыслимое. О других возможностях мальчики отродясь не слыхали. И двое из дикарей почти пожалели о том, что не остались пиратами. Однако иного выхода не было, и они, изобразив, насколько им то было по силам, радостную веселость, раскурили трубку и положенным образом сделали по затяжке каждый.

И нате вам – вскоре Том и Джо уже радовались, что подались в дикари, ибо это наделило их новым опытом: они обнаружили, что могут курить понемногу, не ощущая потребности отправляться на поиски посеянных ножиков: их, конечно, мутило, но не так уж и сильно. Упускать, по одной только лености, такую многообещающую возможность не следовало. И потому после ужина они осторожно попрактиковались еще раз – и добились порядочного успеха, так что вечер у них получился просто-напросто праздничный. Новое достижение наполнило их гордостью и счастьем, каких они не изведали бы, даже оскальпировав и освежевав всю Лигу ирокезов. Что же, оставим их ненадолго – пусть себе курят, болтают и хвастаются, нам они пока не нужны.