Алан нащупал в сумке письмо Эразма и, собравшись с духом, открыл дверь. Он вошел и растерянно остановился, пока его глаза после яркого солнца привыкали к полумраку прихожей. Этот дом напоминал прохладный улей – он кишел людьми, и каждый прилежно трудился. Откуда-то доносился глухой стук печатных станков. Кто-то звучным голосом диктовал греческие стихи. Две девушки, золотисто-рыжие, как того требовала венецианская мода, пробежали мимо него вверх по лестнице, смеясь и роняя апельсины из полной корзинки. Оранжевые плоды, подскакивая, катились по белому мрамору ступенек. Через вестибюль прошел невысокий толстяк – он, пошатываясь, нес на голове большую кипу бумаги. Весь дом, радуя душу любителя наук, благоухал типографской краской.

– Ты кого-нибудь ищешь? – раздался за его спиной ласковый голос, негромкий и музыкальный.

Повернувшись, он встретил дружеский взгляд пожилого человека в черном, бритого, длинноносого, улыбающегося, с длинными волосами, аккуратно ниспадающими на воротник.

– Прошу прощения, синьор, я хотел бы видеть мессера Альда Мануция.

Тот улыбнулся:

– Ты его видишь.

– Ax!.. – Алан поспешно поклонился. – У меня к тебе письмо от достопочтенного Эразма. – При этом имени лицо итальянца озарилось радостью.

– И… и нельзя ли нам поговорить наедине?

– Конечно, мой юный друг. Прошу сюда!

Вслед за ним Алан поднялся по лестнице в комнату, уставленную книгами. Он сразу узнал небольшие аккуратные томики, которыми славилось заведение Альда, – насколько удобнее были они, чем тяжелые дорогие фолианты других книгопечатников! Комнату украшали мраморный бюст Вергилия и изящная статуэтка какой-то греческой нимфы. На подоконнике стояла ваза с пронизанными солнцем синими гиацинтами. Стол был завален письмами, рукописями, гранками и всякими деловыми бумагами.

Альд прочел письмо, а потом вопросительно посмотрел на юношу. Алан рассказал ему все, что знал.

– Алексид! – Лицо итальянца вновь озарилось радостью, спокойные глаза заблестели. – Найти комедию Алексида – да, это было бы действительно чудом. – Он виновато усмехнулся. – Тебе, наверное, странно, юноша, что простое упоминание о какой-то книге так меня взволновало? Не знаю, поверишь ли ты, но я готов проливать настоящие слезы при мысли о всех тех греческих книгах, которые утрачены для современного человека.

– Я понимаю, синьор, – ведь в мире так мало книг.

– Вот-вот. – Альд жестом остановил его. – Подумай, мой юный друг, сосчитай; забудь на минуту про творения греков и римлян, забудь про обширные труды отцов церкви – это, конечно, весьма святые книги, но, увы, невероятно скучные! Что еще мы создали? Что еще можно читать? Прекрасные стихи наших Данте и Петрарки, остроумные новеллы Боккаччо, хроники Фруассара, стихи и проза ваших англичан – Чосера и Мелори, несколько старинных французских героических поэм… Что еще мог бы ты назвать?

– Ничего, синьор. Для того чтобы пересчитать великие книги, которые создала Европа после заката Греции и Рима, хватит и десяти пальцев.

– И вот теперь, после того как греческая литература пребывала в забвении более тысячи лет, мы вдруг открыли сокровище под самым нашим носом: поэзия, трагедии, комедии, исторические, философские, научные сочинения… Сокровища, сказал я? Да-да, но сокровища, погребенные в старых подвалах и склепах, служащие пищей для плесени и мышей! Страшно подумать, как обращаются с книгами в некоторых монастырях – монахи даже режут пергамент на мелкие кусочки, чтобы писать на них молитвы, а потом продавать эти амулеты паломникам за несколько медных монет. При одной мысли об этом я прихожу в бешенство!

– Не понимаю… – Алан запнулся. – Когда я начал учиться в Кембридже, и познакомился с Эразмом, и узнал то новое, что принесли нам последние годы… у меня в мозгу словно вспыхнул яркий свет, я словно проснулся после долгого сна. И теперь я не понимаю, как могут люди, к тому же образованные люди, оставаться равнодушными ко всему этому.

– Равнодушными? – повторил Альд. – Да многие из них боятся этого нового знания.

– Боятся?

– Разве ты забыл слова нашего друга Эразма? – И итальянец негромко, с чувством произнес: – «Мир наконец-то начал обретать рассудок, словно пробуждаясь после долгого сна. И все же находятся люди, которые упрямо противятся этому, руками и ногами цепляясь за свое древнее невежество».

– Но почему?

– Он и это объяснил, – усмехнулся итальянец. – «Они страшатся возрождения хороших книг, ибо, если мир станет мудрее, им уже не удастся скрыть, что они ничего не знают».

– Таких людей мне доводилось встречать в Кембридже. – И, рассмеявшись, Алан рассказал Альду о своем последнем вечере в университете.

– Превосходно! – одобрительно воскликнул Альд. – Истинный рыцарь знания и человек действия, ты больше всякого другого подходишь для подобного предприятия. Ну, а теперь поговорим о деле. Ты сказал, что это место называется Варна?

– Так, во всяком случае, называется озеро. Ты слышал о нем?

– Нет. Но я наведу справки. На это потребуется время, однако в Венеции можно узнать все, что угодно, – нужно лишь терпение. Город полон купцов и путешественников, побывавших во всех уголках земли. Предоставь это мне, а сам погости у нас, отдохни после дороги и наберись сил для дальнего пути.

Он открыл дверь, кликнул служанку и сам проводил Алана в небольшую комнату на втором этаже. Переступив порог, Алан в изумлении остановился. Такая роскошь и комфорт были еще неизвестны в Англии – ковер на полу, мягкая удобная кровать, которую служанка уже застилала белоснежными хрустящими простынями, гобелены на стенах, изображающие сцены из странствий Одиссея, туалетный столик и еще много всякой мебели. Однако позже ему пришлось убедиться, что дом Альда по сравнению с жилищами