этих ни в чем не повинных крестьян.

Английский лук! С тем же успехом он мог бы мечтать о появлении отряда английской конницы или легионов небесного воинства! Надо смотреть правде в глаза, а тщетными пожеланиями делу не поможешь.

На чердаке, кроме него с Анджелой, прятались еще старик и десяток женщин с маленькими детьми. Старику было, пожалуй, лет семьдесят, однако он казался достаточно крепким и мог бы в случае необходимости постоять за себя. Но больше никто тут не сумел бы пустить в ход саблю или пику, хотя оружия на чердаке хранилось достаточно и на двадцать человек. Нет, о том, чтобы сделать вылазку и схватиться с янычарами врукопашную, нечего и думать.

Вдруг снизу донесся крик. Главарь турок решил вступить в переговоры с защитниками чердака. Старик ответил ему, но Алан ничего не понял из их короткого разговора. Даже со стариком он объяснялся лишь кое-как. Но тому все же удалось растолковать юноше, о чем шла речь.

– Они говорят, – сообщил старик, – что им нужна только девушка. – Он неуверенно указал на Анджелу. – Они говорят, что это не парень, а девушка. Так?

– Так! – ответила Анджела.

Старик хмыкнул.

– Турки говорят, что никого не тронут. Если мы выдадим им девушку, они уедут. А не то они спалят деревню, убьют нас всех и все равно захватят девушку.

– Скажи им, чтобы они убирались к черту! – сердито начал Алан, но Анджела со спокойной решимостью перебила его:

– Иного выхода нет, Алан. Что бы мы ни делали, конец будет один. Так с какой стати должны эти люди страдать только потому, что я попросила у них приюта? И уж если на то пошло, то почему должен умирать ты только потому, что я против твоего желания навязалась тебе в спутники?

– Мы должны держаться вместе до конца! – отрезал Алан.

– Это ты так полагаешь, но не эти бедняги. Слышишь, как женщины переговариваются между собой? Они считают, что меня надо выдать туркам, и они правы.

– Ты с ума сошла! Ты думаешь, я допущу, чтобы ты добровольно сдалась этим разбойникам там, внизу…

– Ты не должен мешать мне, Алан. Я поступлю так, как считаю правильным.

– Правильным? – крикнул он.

– Если я не выйду к туркам, то стану убийцей и этого малыша, и всех остальных… И не беспокойся – янычары будут обращаться со мной хорошо.

– Откуда ты знаешь?

– Они ведь собираются продать меня на невольничьем рынке в Константинополе, а до тех пор будут обо мне заботиться. А до Константинополя путь не близкий, и за это время многое может произойти. Молодежь вернется с гор, и ты сегодня же отправишься с ними в погоню за янычарами.

– Может, отправлюсь, а может, и нет! – с отчаянием воскликнул он. – Вдруг они не захотят пойти со мной? Ведь их собственной деревне уже не будет грозить опасность!.. И откуда ты знаешь, что турки сдержат слово и, заполучив тебя, не перебьют всех остальных?

– Все равно другого выхода нет. Если я не спущусь, все, кто находится здесь, погибнут обязательно.

И тут, словно для того, чтобы придать убедительность ее словам, внизу раздался треск горящего хвороста. На чердаке запахло дымом, и женщины разразились причитаниями.

Алан повернулся к бойнице, но ничего не увидел. Все кругом было затянуто серой завесой дыма, он струйками проникал на чердак, и все вокруг начали кашлять.

– Ты не пойдешь! – сказал Алан.

– Я должна.

– Я не пущу тебя, Анджела!

Однако прежде, чем он успел сделать хоть шаг, его стиснули крепкие объятия. Старик оказался даже еще более сильным, чем думал Алан. Шестьдесят дет тяжкого труда придали его узловатым рукам крепость железа. Захваченный врасплох, Алан не мог вырваться. Анджела, которой бросились помогать все женщины, откинула крышку люка и спустила лестницу. Одна из женщин что-то закричала туркам, и те ответили. Анджела повернулась к Алану. В темноте он не мог различить выражения ее лица, но голос ее был спокоен, хотя, очевидно, это далось ей нелегко.

– Не беспокойся за меня, Алан. Мне, право же, не страшно.

– Ты лжешь!

Алан снова забился в цепких руках старика, но они не разжались.

И Анджела, оставаясь до конца верной себе, вместо прощального привета процитировала Платона – спокойные слова Сократа, сказанные, когда ему был вынесен смертный приговор:

От смерти уйти не трудно, о мужи, а вот что гораздо труднее, – уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть.

Она спустилась по лестнице. Женщины торопливо втащили лестницу на чердак, захлопнули крышку люка и уселись на нее, с вызовом поглядывая на Алана.

Только тогда старик разжал руки.

…Турки сдержали слово и оттащили пылающий хворост от дверей. Теперь он дымился посреди двора. Алан, онемев от стыда, гнева и сознания своего бессилия, словно узник, наблюдающий за казнью своего