А с Алексеем Алексеевичем Венедиктовым, которого я считаю своим близким другом и очень уважаю как профессионала, мы с тех пор так ни разу об этой истории даже и не вспоминали. Потому что тут я с Кальдероном категорически не согласна: сон – он и есть сон. Прошел – и нет его больше.

Кстати, спустя два года именно Венедиктов стал единственным из всех моих российских коллег, кто не побоялся заступиться за меня в эфире своей радиостанции, когда после прихода Путина к власти кремлевская пресс-служба устроила на меня травлю.

Знаменитая ельцинская поездка в Кострому в июне 1998 года, которую многие приняли за его новую предвыборную пробу сил, моим друзьям запомнилась под кодовым названием Ромашка.

Ромашкой была я, а назвал меня так никто иной, как Ельцин.

Я давно уже была наслышана от подруг, прошедших с Ельциным избирательную кампанию 1996 года, о его доброй традиции: принимать журналисток за доярок, да еще и в присутствии телекамер.

– А что нам оставалось делать? Приходилось подыгрывать. Во время осмотра какой-нибудь фермы он к нам подходил, жал руки и начинал интересоваться, сколько мы здесь получаем и хорошие ли у нас условия труда. А на следующем объекте – на фабрике, БЕН нас принимал уже за каких-нибудь сборщиц… Он, видно, замечал знакомые лица, а понять кто – не может. Вот и подходил здороваться…

Но сама я, до поездки в Кострому, жертвой этих ельцинских чудачеств никогда еще не становилась. И вот довелось…

Едва мы вошли на территорию Костромской льняной мануфактуры, я сразу поняла, что мне лучше Ельцину на глаза не попадаться. Потому что, по злосчастному совпадению, я в тот день оказалась одета в длинный белый, просторный, сразу бросающийся в глаза костюм из тонкого французского прессованного хлопка, который по стилю очень напоминал модели из местного льна и кружев, показ которых специально для Ельцина устроили прямо на улице местные девушки-модели.

Войдя в ворота мануфактуры, Ельцин сразу заприметил меня и прямой наводкой пошел ко мне здороваться.

Изображать костромскую модель мне почему-то не хотелось. И я быстро шмыгнула за спины своих коллег, подальше с царских глаз.

На этот раз – пронесло. Ельцин вместе со всей делегацией прошел мимо. А потом наш гарант был так увлечен псевдопредвыборным трюком с плакатом Российскому льну – государственную поддержку (который, по требованию Ельцина, и к ужасу местных чиновников, пришлось специально отдирать от стены, чтобы президент мог вывести на нем фломастером Будет Указ. Ельцин. 19.06.98), что уже никого не замечал вокруг.

Но как только мы пошли на следующий объект – плем-завод Караваево – там-то меня Ельцин и прищучил.

Сначала, пока глава государства, по щиколотку в… скажем так, колхозной земле, спорил с директором хозяйства о предпочтительном количестве лактации у коров, мне ничто не грозило. Потому что лактации у местных буренок оказалось мало, и раздосадованному президенту было в тот момент уже не до девушек в белом.

Но потом, как только пресс-служба предложила журналистам зайти в маленький сельский домик, где для президента были выставлены явно закупленные в другом месте образцы сельскохозяйственной продукции, я оказалась в ловушке. Потому что, когда через несколько минут туда вслед за нами вошел и президент, служба безопасности попросила нас встать за столы с яствами, которые были расставлены квадратом по всему периметру домика. Таким образом, я очутилась как раз в той самой опасной предвыборной позитуре, от которой я так старательно пыталась сбежать: Ельцин шел вдоль столов и разглядывал угощения, а мы, журналисты, оказались как бы за прилавком, будто демонстрируя гостю свою продукцию.

Дойдя до меня, Ельцин был чрезвычайно доволен, что наконец-то нагнал ускользавший объект.

Он лукаво ухмыльнулся и прямо через стол ткнул мне пальцем в грудь:

– Ага!!! Ромашка!!! – заявил мне Ельцин.

Я– то из справочных проспектов, розданных кремлевской пресс-службой, уже знала, что Ромашка -это название как раз того швейного предприятия, на котором в Костроме выпускают похожие на мои костюмы. Но телезрители, которые потом с интересом наблюдали репортаж о знакомстве Ельцина с костромской девушкой, этого, разумеется, не знали.

– Нет, Борис Николаевич. Это – не Ромашка, -поспешила я его разочаровать.

Но Ельцину такой скучный оборот событий явно не нравился.

Он не отступал и принялся меня уговаривать:

– Ну как же это не Ромашка-то?! Платье-то – Ромашка!

– Нет, Борис Николаевич. – наотрез отказалась я поддержать патриотическую игру в поддержку российского льна.

Видя мою несгибаемость, сопровождающие президента, уже прыская от хохота, начали подсказывать Ельцину, что я – журналистка из Москвы.

– Я знаю, что журналистка, я вижу… – не моргнув глазом парировал Ельцин.

Но тут же предпринял еще одну отчаянную попытку:

– Хорошо, из Москвы… Но платье-то Вы здесь купили?! В Ромашке?

– Слушай, да скажи уже ему ты, что ты с Ромашки! Пусть Дедушке будет приятно, жалко тебе, что ли! – зашептала мне в ухо коллега Вера Кузнецова.

Но я держалась как Зоя Космодемьянская.

– Платье я тоже в Москве купила, Борис Николаевич, – возразила я с вежливой улыбкой.

Но Ельцин не отходил, желая еще раз перепроверить все детали покупки платья. И неизвестно, на какой