– Борис – гениальный мыслитель! – заходился от влюбленности в Березовского один из нас.
– Да провокатор твой Борис! – брызгал слюной другой.
В общем, это был период общего буйного помешательства, когда многие из моих коллег-журналистов начали напрямую ассоциировать себя с хозяевами своих СМИ.
А остальные превратились в худшее подобие футбольных болельщиков, которые после матча громят витрины. А заодно – и морды своим обидчикам – болельщикам конкурентов. Только вот политика все-таки поазартнее футбола будет. Можно судить хотя бы по мне: к футболу я совершенно холодна.
С одной стороны, наблюдая за коллегами, я чувствовала острую радость из-за того, что сама себе принадлежу: я не была повязана дружбой ни с одним олигархом, и если и разговаривала с кем-то из них, то только до того момента, пока они мне были интересны. И кроме того, на мне в отличие от многих моих старших товарищей не лежала ответственность за СМИ. С хозяином своей газеты я вообще не была в тот момент лично знакома и могла в любой момент хлопнуть дверью, как только на ее страницах появится хоть что-то оскорбляющее мой вкус.
Но даже несмотря на это, будучи женщиной страстной, межклановые олигархические войны я переживала с куда б
В позиции над схваткой оставалась всегда, пожалуй, только хозяйка дома – Слоним. И именно ей время от времени приходилось кричать нам всем брэк!.
В какой-то момент мы вдруг почувствовали, что если не хотим довести дело до братоубийства, то о политике нам лучше между собой вообще не разговаривать. То есть, когда к нам в гости приходили участники политических схваток, мы пытали их вопросами, но каждый -со своей стороны. И, кстати, именно благодаря нашему расколу, общая картина от этих вопросов получалась максимально объективной. А потом – все пили водку (ну, за исключением непьющих уродов вроде меня, поднимавшей бокал с газировкой Ginger Ale, и Пархома, который вечно был за рулем) и закусывали антиолигархической вареной колбасой. И это, пожалуй, было единственное ноу-хау, позволившее нашей Хартии пережить эпоху Связьинвеста.
Ну все, ребята, вам п…ц!
Если даже нас, почти сторонних наблюдателей – журналистов, от ядовитого связьинвестовского дурмана так колбасило, то уж у олигархов и младореформаторов крышу и подавно снесло начисто.
Вот как вспоминал последние предвоенные дни заслуженный ветеран связьинвестовских сражений Борис Немцов:
– В июле Чубайс уехал с женой Машей в Париж. Перед этим мы с ним уже твердо договорились: аукцион по Связьинвесту будем проводить по закону. И вдруг Толик среди ночи звонит мне из Франции и говорит: Слушай, Борь, а может, все-таки нужно по совести, а не по закону? А то меня тут Береза с Гусем достали уже совсем…
Призыв делить госимущество не по закону, а по совести, действительно, был очень популярен в тот момент в тандеме Березовского-Гусинского.
Вот как объяснял мне тогдашнюю диспозицию один из приближенных Бориса Абрамовича:
– Понимаешь, у Гуся тогда объективно мало собственности было. А Потанин уже много набрал. Вот БАБ и предлагал Чубайсу разные альтернативные варианты, если Потан откажется от участия в конкурсе…
В общем, социализм с олигархическим лицом.
Продолжение знаменитого ночного разговора с Чубайсом, звонившим из Парижа, Немцов описывал мне так:
– Я ему говорю: Толя! Ни в коем случае! Если ты пойдешь с Гусем и с Березой на сделку, я немедленно подаю в отставку! Если хотят получить Связьинвест – пусть платят на аукционе реальные бабки! Нам зарплаты уже стране платить нечем, бюджет пустой!
25 июля аукцион по Связьинвесту состоялся. А сразу после подведения его результатов, когда стало известно, что победил международный консорциум Mustcom (с участием потанинского Онэксим-банка и фонда Джорджа Сороса Quantum), состоялся другой исторический телефонный разговор – только уже Березовского с Немцовым.
– Береза позвонил мне и в ярости, сказал только одну фразу: Ну все, ребята! Вам п…ц теперь! – вспоминает Немцов. – Я тут же перезвонил Чубайсу: Толь, тебе Березовский, случайно, сейчас не звонил? – Звонил… – Ну и что сказал? – Сказал, что нам – п…ц.
Следующим эпическим шагом в развязке кровавой информационной войны был обед Чубайса и Немцова на даче у Вали Юмашева.
– Там у него сидела еще Таня, – рассказывает Немцов. – Мы приехали, потому что ждали, что Валя нам хоть что-то скажет обо всей этой ситуации. Но он нам ничего не сказал. И это было хуже всего. Атмосфера там у них, надо сказать, была гнетущая. Валя с Таней молча сидели и злобно ели шашлыки. Которые готовил и подавал им какой-то мальчишка, которого я тогда и не знал. Я думал – это повар. Но потом мне сказали, что это – Роман Абрамович…
Так началась Великая Олигархиада. Глава кремлевской администрации Юмашев, который до того считался главным посредником между всеми олигархами, теперь, как свидетельствовали все мои кремлевские источники, превратился уже в откровенного проводника воли лишь одной из конкурирующих финансово-промышленных группировок – своего давнего покровителя Бориса Березовского. При больном президенте, с учетом тесной дружбы Юмашева с ельцинской дочкой Татьяной, манипулировать ситуацией было не слишком трудно. А уж при том что у Березовского и Гусинского в тот момент были в руках два крупнейших телеканала страны – ОРТ и НТВ, – и подавно.
– Механизм у них безотказный, – объяснял мне тогдашний теневой кремлевский пиарщик Алексей Волин. – Дружественному телеканалу ОРТ, допустим, заказывается какая-нибудь передача про то, какой Чубайс злобный кровопийца и взяточник, и как его ненавидит народ, и как он вредит всенародной любви к президенту. А потом Таня в нужный момент включает папе телевизор, и все…
Вопрос влияния на слабеющего, заключенного в информационный вакуум президента, все больше становился вопросом физического доступа к его телу.
