- Так что с тобой все же приключилось? - требовательным голосом спросил он. - Ты какой-то не такой.

Саймон прыснул со смеху - он всегда смеялся, когда собирался отпустить какую-нибудь шутку. Они со Скоупом только что обсуждали проблему обмена валюты, и вот сейчас его приятель заговорил о том, что в Трелковском произошла какая-то перемена. Ему пришлось несколько раз, чтобы они поняли, повторить возникший в мозгу каламбур: обмен валюты - подмена Трелковского...

Трелковский сделал над собой усилие, чтобы рассмеяться.

Не получилось. Казалось, все его внимание было сосредоточено на кусочке пробки или еще чего-то, что упало ему в стакан. Он закурил и заранее задуманным жестом сделал так, что пепел чуть задел край стекла - официантка принесла ему новый стакан.

За едой он силился отыскать какую-нибудь фразу, с которой можно было бы обратиться к приятелям. Что-нибудь приятное, на основании чего они поняли бы, что он по-прежнему считает их своими друзьями. Но в голову как назло ничего не приходило. Молчание становилось невыносимым.

Надо было что-то сделать, чтобы нарушить его.

- Наверное, здесь в мое отсутствие бывали хорошенькие женщины? неожиданно пришло ему на ум.

Скоуп подмигнул ему.

- Есть одна штучка, и в самом деле очень даже ничего. Как говорится, не от мира сего. Ушла незадолго до твоего прихода.

Он повернулся к Саймону.

- А кстати, как там дела у Джорджа?

- С ним все в порядке, выкарабкается, - ответил Саймон, - хотя работать ему, конечно, придется уже немного по-другому. Ты же знаешь...

После этого и вплоть до самого окончания обеда Скоуп с Саймоном обсуждали дела этого самого Джорджа и его совершенно недоступные для разумения действия. Оба подолгу смеялись, а время от времени переходили чуть ли не на шепот, словно не желая, чтобы Трелковский услышал, о чем они говорят. Если бы не это проявление открытого недоверия к нему, Трелковский мог бы подумать, что они совершенно забыли про него.

Из ресторана он уходил с чувством глубокого облегчения.

Перед тем как расстаться, приятели спросили, не собирается ли он заглянуть сюда и на следующий день. Очевидная неловкость обоих вызвала у него чувство жалости к ним.

- Не думаю, - ответил Трелковский. - В последнее время у меня так много дел.

Они довольно умело изобразили на своих лицах разочарование, однако стоило им отойти на несколько метров, как Трелковский снова услышал их возбужденный разговор и радостный смех. Он постоял, глядя им вслед, пока они не скрылись за углом.

Он медленно побрел мимо расположившихся по берегам Сены причалов. Именно сюда он приходил в прошлые годы, когда удавалось выкроить несколько часов свободного времени, - ему нравилось бродить по этим местам, разглядывать все вокруг себя. Однако сейчас причалы показались ему мрачными, а воды Сены грязными. Книжные развалы производили столь же отталкивающее впечатление, как и баки с мусором. Интеллектуальные побирушки неуверенно рылись в вываленных на лотки отбросах, выискивая желанный кусочек духовного лакомства, а когда натыкались на него, их лица искажала почти животная алчность, и они с жадностью набрасывались на него, словно где-то рядом их подстерегал хищный зверь, готовый вырвать из их лап вожделенную добычу.

Сейчас этот район производил на него слишком гнетущее впечатление. Он дошел до противоположной стороны причалов и оказался на птичьем и собачьем рынке со всеми характерными для заточенных в клетки животных звуками и запахами. Праздношатающаяся публика поскребывала пальцами панцири черепах, дразнила длиннохвостых попугаев и изо всех сил старалась раззадорить морских свинок.

За стеклянными стенками ящиков лежали змеи, свернувшиеся неподвижными кольцами, а чуть дальше группа зевак с возбужденным вниманием разглядывала волнообразные движения очередной гадины, приближающейся к белому мышонку.

Так он проходил довольно долго. Миновав длинные стены Лувра, вошел в сады Тюильри, где присел на железную скамью рядом с каменным бассейном и принялся наблюдать за игрой детворы, пускавшей парусные кораблики. Малышня бегала вокруг воды, кричала и размахивала длинными палками, которыми изредка подправляла свои игрушечные суда.

Он обратил внимание на одного маленького мальчика, который играл с заводным кораблем - настоящим миниатюрным океанским лайнером с двумя трубами и спасательными шлюпками по бортам. Этот мальчуган вел себя не столь активно, как другие дети; из-за своей сильной хромоты он всякий раз опаздывал к тому месту, куда прибывал его корабль, и одна из подобных задержек стала причиной настоящей трагедии.

Неумело направленная парусная яхта врезалась в борт маленького океанского парохода, который сразу же перевернулся. Его игрушечные трюмы мгновенно наполнились водой, а несчастный малыш все это время стоял и беспомощно смотрел на то' как гибнет его корабль. По его щекам непрерывным потоком текли слезы.

Трелковский предположил, что сейчас он побежит за помощью к родителям, но мальчик, похоже, пришел сюда один, а потому просто опустился на землю и продолжал плакать. Глядя на рыдающего ребенка, Трелковский испытывал странное сладостное чувство удовлетворения, словно слезы эти были своего рода отмщением за него самого. У него было такое ощущение, что мальчик плачет по нему, и он со счастливым видом наблюдал, как в углах его глаз скапливаются градины слез. Он даже мысленно раззадоривал, подогревал его горе, побуждая плакать еще горше.

Неожиданно к мальчику подошла молодая и довольно вульгарная на вид девушка, которая склонилась над ним и прошептала что-то на ухо. Паренек перестал плакать, поднял голову, посмотрел на девушку и улыбнулся.

Трелковский был чуть ли не на грани отчаяния. Мальчик не только перестал плакать - теперь он уже заливисто смеялся, тогда как девушка продолжала что-то загадочно нашептывать ему на ухо. Казалось, сама она испытывала странное возбуждение. Ее ладони ласкали щеки и затылок мальчика; потом она взяла его за плечи, прижала к себе, а под конец неожиданно поцеловала в подбородок. Затем она оставила его и подошла к деревянному лотку, с которого старуха торговала игрушками.

Трелковский встал со скамьи, направился к мальчику и, на мгновение отклонившись от своего маршрута, толкнул его - ребенок поднял на него взгляд, недоумевая от того, что произошло.

- Маленький гнусный... - прошипел Трелковский.

И, не говоря ни слова, дважды наотмашь шлепнул его по лицу, после чего стал быстро удаляться, оставив малыша заливающегося слезами от нового удара жестокой судьбы.

Остаток дня Трелковский провел, блуждая по старым улицам своего детства. Основательно утомившись, он присел на террасе кафе, выпил стакан пива и съел сэндвич, после чего пошел дальше. При этом он мучительно, но тщетно терзал свою память; останавливался на каждом углу, выволакивая из уголков сознания крохи воспоминаний о том, что когда-то могло здесь происходить, но по-прежнему ничего не узнавал.

Было уже довольно поздно, когда он снова оказался перед зданием на Пиренейской улице. Немного поколебавшись перед входом в мрачный подъезд, он наконец решил, что слишком вымотался за целый день и что сейчас ему больше всего хочется лечь в кровать и уснуть. Затем он нажал кнопку, открывавшую замок входной двери. Во внутреннем дворе было темно, а выключатель лампочки, которая должна была гореть достаточно долго, чтобы он успел подняться на свой этаж, находилась где-то справа от него.

Нерешительно протянув руку, чтобы отыскать его, он внезапно ощутил в непосредственной близости от себя еще чье-то присутствие и тут же застыл на месте - неподвижный, молчащий, вслушивающийся. Что это - звук чьего-то дыхания? Да нет, это он сам дышит. Однако он по-прежнему боялся хотя бы пошевелить пальцем - опасался, что может нащупать что-нибудь мягкое и податливое; глаз, например.

Затем он стал вслушиваться еще внимательнее. Но нельзя же было просто так стоять и ждать - надо же что-то делать.

Трелковский резко протянул руку вперед, надеясь нащупать выключатель, и сразу же попал в него. Пространство подъезда залил яркий свет.