и зла, искренности и подвоха. Для него жизнь не что иное, как маскарад слов, действий, отношений, жестов, поз, манер, где все необязательно, случайно, и сами люди, 'действующие лица', не более чем маски, которые, по мере надобности, можно менять. Что-то вроде вакханалии всеобщего притворства с постоянным переодеванием участников, для которых мерой общественного приличия стала мода, кинематографически проворно мелькающая смена вкусов, предпочтений, настроений и т. п. Какие сцены можно устраивать и демонстрировать на этом карнавале, не стесняя себя правилами приличия, Зилов наглядно покажет во время скандала в кафе, наговорив присутствующим кучу дерзостей, обрушив на их голову массу заслуженных и незаслуженных обвинений, и, увы, никто пе потребует от оскорбителя публичного извинения, рассуждая, видимо, так: ничего особенного и не произошло, чего не бывает, когда люди соберутся вместе, выпьют; дело это житейское, выпил человек лишнего и, соответственно, наговорил тоже лишнего, проспится, сам поймет, что не нрав... Пожалуй, и среди читателей (зрителей) найдутся такие, кто именно так воспримет и оценит поведение Зилова.

Точнее все-таки будет иное восприятие и толкование цинического поведения Зилова: от его цинизма всего лишь один шаг к нигилизму и полному аморализму. Еще чуть-чуть... и Виктор Зилов станет двойником официанта Димы. Но этого шага Зилов так и не сделал. Между двумя охотниками-любителями сохраняется весьма существенное различие. Один все уже окончательно решил, так сказать, раз и навсегда, выбрав равнодушие в качестве жизлелной позиции. В этом смысле Дима совершенно беспроблемен, попросту говоря - пуст, бездушен. Взывать к его совести, доказывать таким, как он, что они 'не правы', - дело лишнее, безнадежное. Не случайно мировая литература, поведавшая о всевозможных человеческих 'превращениях', менее всего оптимистична там, где она встречается с равнодушием и равнодушными людьми: не на что опереться.

С Зиловым дело обстоит сложнее. Его можно упрекнуть в непоследовательности и противоречии: попирая такие общечеловеческие жизненные ценности, как труд, дружба, семья, любовь, каждым своим поступком и суждением он одновременно к ним тянется, жаждет искренности, простых человеческих чувств, апеллирует к совести. Жизнь для него действительно стала маскарадом, если за дружеский стол он приглашает тех, кого и друзьями-то не считает, а в глубине души просто презирает, и делает это только для того, чтобы, по мере опьянения, выплеснуть все, что накопилось в душе. Однако за взрывом циничной откровенности, в форме нагловатого бесстыдства, с каким он откровенничает за столом, ощущается душевный надрыв, щемящая тоска до отчаяния дошедшего человека, которому уже не важно, что о нем подумают, а важно, что он отныне сделает и будет делать сам. И весь скандал можно прочитать тогда как 'невольный крик нечистой совести' человека, готового рассчитаться с проклятым прошлым любой ценой.

Благодаря этому и теплится надежда на то, что Зилов выберется из трясины эгоизма и отчужденного существования.

Как известно, у физически здоровых людей сердце бьется ровно и сокращения сердечной мышцы не знают аритмии. Сердечная деятельность (биение сердца) по вызывает у него никаких субъективных ощущений, он как бы вообще не чувствует своего сердца и 'хватается'

за пего только иногда, при сильном физическом напряжении или стрессах, эмоциональных переживаниях и потрясениях. Так уж устроено человеческое сердце: обладая автоматизмом, оно способно обеспечить и без какого-либо вмешательства нервной системы непрерывное движение крови в организме, иначе говоря, обеспечить самое жизнь. Поэтому специалист-медик скажет здоровое сердце бьется ровно. И будет прав со своей - медицинской - точки зрения, постаравшись всеми имеющимися в его распоряжении средствами снять аритмию.

Совсем иначе на это смотрит поэт-художник, смотрим мы в нашей повседневной жизни. Конечно, и мы, вместе с поэтом, за то, чтобы сердце каждого человека не болело, не знало бы перебоев. Но для нас, не медиков-профессионалов, сердце прежде всего центр, орган, вместилище духовного, нравственного начала человеческой жизни; не только 'грудное чрево'

(В. Даль), принимающее в себя кровь из всего тела и затем, обновленную, рассылающее по всем частям и органам, но и средоточие любвп, страстей, 'заведующее' всеми внутренними чувствами, которые отзываются именно на сердце.

Это сердце гневается, сердится, жалеет, радуется, негодует, испытывает испуг и страх. Сердце 'ноет' и 'огорчается', когда грустно; 'скрипит', когда совершается поступок против воли человека; 'сжимается', 'екает' и 'замирает' в минуты острой жалости, соболезнования, испуга. (Кавычки в данном случае условны и используются за отсутствием более точных обозначений, ибо связь между работой сердца и человеческими чувствами самая прямая. Например, страдание сопровождается замедлением пульса, и поэтому говорят - хотите отличить притворное страдание, исследуйте пульс.) Бесчувственного, душевно тупого человека называют бессердечным, жестокосердым, человеком с 'каменным сердцем'. Напротив, о человеке душевном, отзывчивом говорят - сердечный, мягкосердый. И потому прав поэт - 'Пустое сердце бьется ровно...' Ровно - без учащений и перебоев потому, что не способно волноваться, вмещая в себя чужую боль и радость.

Помните лермонтовское продолжение этого поэтического образа: 'В руке не дрогнул пистолет...'? Официант Дима горд тем, что его рука на охоте не дрогнет, что он не промахнется и влет наповал с первого выстрела превратит живую утку в мертвую. Он поучает Виктора насчет того, что надо перестать волноваться, что пока он не научится не переживать на охоте (а для этого надо лишь одно - 'забыть', что утки живые), толку из него не будет охотником он не станет... Но как объяснить всем этим димам, хвастающим своей уверенностью, невозмутимостью и силой, что именно волнение, мешающее точно целиться и попадать в живые мишени, делает человека человеком, не позволяя ему опуститься ниже самого себя.

Не правда ли знаменательно, что именпо у Дантеса и Мартынова, а не у Пушкина и Лермонтова и сердце билось 'ровно', и рука не 'дрогнула', нажимая на спусковой крючок?

'...АЛИК ИЗ АЛИКОВ'

Приговор?.. Полагаю, что обычный, как издавна повелось... Одиночество.

И. Бергман

Мужчина не может жить для любви.

Но жить для другого человека может.

Э. М. Ремарк

Подруга Зилова по мимолетной интрижке, Вера женским чутьем угадала источник зиловского цинизма и эгоизма и нашла ему определение поначалу не совсем ясное по смыслу, озадачивающее окружающих, но потом постепенно проясняющееся. Образованное из имени собственного (уменьшительно-ласкательного от Олега, Алексея, Александра или какого-либо другого), слово 'алик' в данном случае - имя не собственное, а нарицательное, нечто вроде прозвища, и пишется с маленькой, незаглавной буквы. Когда это слово Вера произносит впервые, приветствуя Зилова и его приятелей, они еще не знают, что скоро оно станет паролем их компании.

Вера. Привет, алики! Давно я вас не видела...

Официант. (Вере). Привет, малютка.

Вера. Здравствуй, алик...

С а я п и н. ...Все у тебя алики. Это как понимать? Алкоголики, что ли?

Зилов. Да она сама не знает.

С а я п и н. Может, это твоя первая любовь - Алик?

Вера. Угадал. Первая - алик. И вторая - алик. И третья. Все алики.

Зилов (Саяпину). Понял что-нибудь?

Не понимают Зилов с Саяпиным, что Вера иронизирует, насмехается над ними, или, чувствуя скрытый подвох, притворяются, делают вид, что не понимают, - сказать трудно. Специально Вера и не расшифровывает смысл этого понятия, но, взятое в контексте некоторых ее оценок и высказываний, оно приоткрывается в своем значении характеристики не конкретного человека, а неких свойств, признаков определенного круга явлений, в данном случае - мужчин. Прощаясь с Виктором после вечера-новоселья, где она впервые увидела его в домашней обстановке и познакомилась с его женой, Вера говорит ему: 'Ты из аликов...' Подарив на новоселье Зилову плюшевого кота (явно с намеком), Вера предлагает и кота именовать 'аликом'; быстро разгадав, кто и что скрывается за декларациями Кушака, она и его стала именовать так.

Очень скоро, не вникнув в то, что сие означает, все члены компании станут называть друг друга 'аликами'.

Для раскрытия феномена 'зиловщины' тема 'аликов' имеет существенное значение, и потому на ней