– Поспишь тут, на комках этаких, – поморщился Матях. – Не видела, что стелила?

– Прости, батюшка, но нет другого. Сам посмотри, на чем сами почиваем, – кивнула женщина в сторону второй двери, уходящей из кухни. – Ждан вернется, свежего сена набьет, душистого.

– А помягче ничего нет? Ну, перина там, или вроде подушки. Подушка-то мягкая, не сваливается.

– Помилуй, Андрей Ильич, – поняв, что помещик застрял рядом с ней надолго, Лукерья накинула платок на голову, завязала, поправила разрез на рубашке, чтобы не раскрывался на груди и наклонилась вперед, чем-то чиркая в дровах. – Нет у нас перьевика. Дому-то, почитай, двух лет не набралось. А кур всего полста будет. Сколько с одной возьмешь? На четыре подушки нащипала, а больше нет. Пока еще на перьевик, али одеяло накопится…

Она замолкла на полуфразе и принялась что-то старательно раздувать. Поднесла к занявшемуся крохотному огоньку тонкую полоску березовой коры, дала ей разгореться, кинула дальше в топку.

– Квасу дай, – попросил сержант.

– Здесь он, батюшка Андрей Ильич, – Лукерья на полминуты вышла во двор, тут же вернулась с крынкой. – Варвара вечор пироги с репой оставила, кушайте.

– Угу, – кивнул Матях, жадно прильнув к крынке. Потом взялся за пирог, пахнущий медом, но вкус имеющий не просто сладкой, а с некой кислой горчинкой; странный, но приятный. – А скажи, Лукерья, что ты вчера за разговоры такие вела, все «межа», да «межа»?

– Дык, батюшка, – широко улыбнулась хозяйка, отправляя ухватом в топку один за другим четыре крупных чугуна. – Мы в нее по зиме часто играем, в межу-то. Соберемся с бабами, парня какого холостого заманим, на лавку привяжем, лицо платком закроем, да хер-то наружу и выпустим. Это межа, стало быть, лежит. Ну, и трогаем по очереди, кто как исхитрится. У кого «межевой столб», стало быть, поднимется, тот и выиграл. «Межу вкопал»[86].

Андрей представил себя на месте этого парня и почувствовал, как у него самого стала активно «устанавливаться межа».

– Ладно, – решил он не уточнять подробнее правила игры. – Пойду, прогуляюсь.

На улице выглянувшее из-за горизонта солнце активно разгоняло остатки тумана, по разным дворам старательно голосили петухи. Из труб поднимались сизые и черные дымы. Похоже, не одна только Лукерья топила печь с утра пораньше. Сержант миновал сырую ложбинку, над которой стоял колодец с высоким «журавлем», стал подниматься на взгорок, приглядываясь к домам.

Жилища местных смердов более всего напоминали маленькие усадьбы, выстроенные по одному проекту. Собственно дом примерно пять на шесть метров, крытый соломой и с парой окон, затянутых промасленной тканью или тонкой, тщательно выскобленной кожей. Шагах десяти от него, под прямым углом к жилью, возвышался амбар – в ширину тоже метров пять, но в длину – не меньше пятнадцати. Дом и амбар соединялись воротами и калиткой – места только на них и хватало. Параллельно дому, шагах в десяти от амбара, шел сарай – то ли коровник, то ли свинарник. От угла к свинарника к дому стоял еще сарай, а потому внутренне пространство двора надежно закрывалось от посторонних глаз. Дальше, огораживая сады и огороды, от двора к двору тянулся плетень. В огороде у каждого хозяина стояло еще по две-три постройки. Видимо, огнеопасные – бани, овины[87].

Скрипнула калитка одного из домов, показался Трифон, поклонился, скинув шапку:

– Не меня ищете, боярин?

– Может, и тебя, – пожал плечами сержант, подошел ближе, привалившись плечом к столбу плетня – тот податливо откачнулся. – Скажи, староста, как бы мне перьевик получить? Ночевать, боюсь, придется здесь часто. Хочется все-таки на мягком спать, а не ломать ребра на комьях.

– Такого у нас в уговоре не было, – мотнул головой смерд. – Наша деревня ни тюфяков, ни подушек, ни перин поставлять не должна.

– Я же не говорю, что должна, – пожал плечами Матях. – Я говорю, что ночевать не на чем.

– Купить в Богородицком можно, али в Хлынове, – кивнул староста. – Капустой торговать поедем, справиться можно, сколько просят за них сейчас. На оброчные деньги сразу купить можно, коли велите. А как со стряпухой быть? Мы подряжались девку на приезды редкие давать, а не постоянно кормить. Коли жить здесь станешь, боярин, толковать про это надобно. Не по уговору получается.

– Понял, – вздохнул Матях, – Потом потолкуем, ступай. Нет, постой. А Гриша ваш, баламут, где обитает?

– Дальше, – махнул рукой Трифон в сторону новостройки. – У россоха на Комарово.

Дом Тетерина заметно отличался от всех прочих. В первую очередь – жердяные стены сарая оказались тщательно проконопачены и замазаны глиной. Плетень понимался на высоту человеческого роста и заглянуть через него, на огород было трудновато. Ворота не просто сколочены, а сбиты из плотно подогнанных досок и расписаны оранжево-синими сказочными птицами с орлиным телом и женским лицом. Похожие птицы, но только резные, украшали и столбы калитки. Андрей постучал, толкнул незапертую створку.

– Господи святы, батюшка боярин пожаловал, – при виде помещика смерд все-таки поднялся, скинул шапку и поклонился. Потом сел и снова взялся за корытце, что держал на коленях, наматывая на него тонкую суровую нить. Двое мальчишек лет по пяти торопливо шмыгнули в амбар и теперь опасливо выглядывали сверху, из щели под стрехой.

– Что делаешь?

– Поилку для кур, – поднял глаза на гостя Григорий. – Они ведь, дуры, вечно в воду с лапами лезут. Утром нальешь, к полудню два раза менять приходится. А я нитку-то натяну, им и не влезть. Только голову опустить можно. Утром налил, и до вечера можно не смотреть.

– Хитро… – Матях пересек двор, выглянул в огород. Неподалеку от дома, в копанке метров пять диаметром, плавали гуси, довольно окатываясь водой. – Не загаживают?

– А за пару дней я ее вычерпываю всю, огород теплой водой полить, – усмехнулся Тетерин. – Новую потом из колодца сливаю. И репе хорошо, и птице, и я с прибытком.

– Молодец, – Андрей вернулся к хозяину. – Куры, гуси. Так у тебя, наверное, пера птичьего просто