кстати, газете сказали, что он на вас смотрел все время, — а откуда вы это знаете, если вы дальше пошли? Но это так, между прочим. А вот когда вы услышали, как дверь хлопнула, — через минуту, две, три? А обернулись когда? И где именно вы были в этот момент? Вот смотрите — вот наш переулок, вот джип обозначен, а это вы напротив. Вот возьмите ручку и покажите место, с которого вы увидели того второго.

Странно — он напряженно ждал ее ответа, который для него, видно, был очень важен, а она до сих пор не могла в этом ничего увидеть, ничего плохого для себя.

— Но я не помню точно, — произнесла, прикусив губу, скрывая, что осторожничает, изображая, что копается в памяти. — Я отошла совсем недалеко. Я очень медленно шла, и… и я оглянулась несколько раз. Ну так, по-женски — понимаете? Я чувствовала, что он на меня смотрит, и пару раз оглянулась. Кажется, я сапог поправляла, а потом искала что-то в сумке, и останавливалась, и оглядывалась. Понимаете? Тем более что он что-то крикнул — а он был такой приятный, и мне было интересно, и…

— Ага… — Ей показалось, что он разочарован. — А вы нам только что говорили, что просто шли — а про остановки ни слова.

— Но это такие мелочи! Маленькие женские хитрости, понимаете? — Она улыбнулась обезоруживающе, все еще рассматривая нарисованную им схему, не понимая, почему он так напряженно ждал ответа. — Мне было интересно, и я шла, но как бы и не шла. И оглядывалась, и…

— Для вас мелочи — для нас факты! — отрезал хамелеон. — Так что вы уж будьте добры — все остальные мелочи нам сразу уж выложите. Вот, например, — почему вы после взрыва в обратную сторону пошли? Непонятно как-то — говорите, что испугались, а сами обратно к машине вернулись. Да еще и перешли на другую сторону и в арку зашли. Вы же потом из арки вышли, видели вас наши люди.

Наверное, ей следовало бы порадоваться — она-то думала, что ее никто не заметил, возмутилась даже и огорчилась, что они все смотрят на машину, а на нее ноль внимания, но вот получалось, что ее видели все же и запомнили даже ее эффектное появление. Но она почему-то не обрадовалась. Он так хаотично прыгал туда-сюда, так непонятно и бессистемно, и в вопросах его она ничего не видела — но ведь зачем-то он их задавал, к чему-то он клонил?

— Ну конечно, я испугалась. — Она произнесла это так, словно разговаривала с ребенком или очень тупым взрослым. — Конечно. Но я пошла обратно — чтобы посмотреть, чтобы увидеть вблизи. И хотела уйти потом, и зашла в арку, но решила, что должна вернуться, чтобы все рассказать. И что в этом такого?

— Ничего, — многозначительно произнес хамелеон с таинственным видом. — Абсолютно ничего. Просто уточняем. А кстати, зачем вы вернулись? Давайте начистоту, Марина Евгеньевна, — не похожи вы на человека, который борется за справедливость. Так что вам надо вообще? Ну допустим, подтвердится, что вы и вправду видели второго человека, что был он там, — ну докажем мы, что один бандит убил другого. Вам от этого что? Ну а выяснится, что не было там второго, что показалось вам, что просто мимо проходил мужчина — вы ведь не думайте, что вы единственный свидетель, ведь кто-то что-то из окон видел, глаза ведь повсюду есть…

Он замолчал вдруг, впиваясь в нее глазами, словно говоря, что у них и вправду есть еще свидетели, которые докажут, что она врет. А он лично разберется, почему именно и с какой целью она соврала. И ей стало немного не по себе. Она знала отлично, что в переулке в момент взрыва она была одна. Но почему-то не задумалась, что и вправду могла какая-нибудь противная старушенция наблюдать в окно за заехавшей в переулок иномаркой и увидеть ее, Марину, и может быть, даже присмотреться к ней повнимательнее в силу антипатии, которую она, естественно, вызвала у старухи своим видом. И эта старушенция с удовольствием все выложила милиции — и получается, что на самом деле все происходило не совсем так, как она, Марина, тут рассказывает. Можно даже сказать — совсем не так.

Это было маловероятно, конечно, — и вопрос был, с какого именно момента все видела эта гипотетическая старуха, и плюс это были показания старухи против ее показаний, но… Нет, конечно, она всегда могла сказать, что немного ошиблась, что-то перепутала в своем рассказе. И у нее есть на это причины, она все-таки стала свидетелем такого, что все, что угодно, можно перепутать. Но если эта гипотетическая старуха видела все с самого начала — то…

Она не запаниковала — она просто подумала, что все представлялось таким легким и беспроблемным. А вот теперь казалось, что, возможно, ей следовало убежать тогда — плюнуть на все и убежать. Потому что безобидная игра превратилась в опасную авантюру.

— О, мне так странно слышать от вас такое, — произнесла медленно, глядя на хамелеона с укором. — Знаете, я даже не поверила журналисту, когда он мне сказал, что для вас главное — все замять. Я думала, что милиция… А теперь… И все эти непонятные вопросы… Вы хотите, чтобы я ушла и больше ни с кем не разговаривала — я вас правильно понимаю?

Хамелеон молчал. Смотрел куда-то в сторону и молчал.

— Я не знаю, что вы думаете обо мне, — мужчины так странно все воспринимают. — Она добавила в голос кокетства, чтобы он не был таким серьезным, чтобы не выходить за рамки своего образа. — Но я видела, что был еще один человек. И я знаю, что это убийство. Мне понравился тот, кто был в машине, и его убили, можно сказать, на моих глазах убили, — и это неправильно, так не должно было быть. И я всем об этом расскажу, всем газетам, всем, кто будет спрашивать…

Хамелеон стал каким-то кирпичным — она отметила это, хотя и волновалась немного, и прилагала усилия, чтобы скрыть это волнение.

— А вот этого я бы вам делать не советовал, Марина Евгеньевна! — Чувствовалось, что вежливость дается ему с большим трудом. — Я вам честно скажу — не верю я вам. В наше время желающих свидетелями стать днем с огнем не найти — да порой уголовной ответственностью угрожать приходится, чтобы человек согласился дать показания. А уж показать, что возможного убийцу видел и может опознать, — да на такое ни один человек в своем уме не пойдет. А уж женщина тем более — особенно такая.

— О, я так рада, что вы наконец меня оценили, — начала кокетливо, но этот оборвал.

— Такие, как вы, в милицию вообще не приходят — если только у них личного интереса нет. Так что не верю я вам, госпожа Польских, не верю. И или давайте миром расстанемся — или… Или говорите сейчас под запись, что сомневаетесь, что второй мужчина вышел из машины и что он вообще был, потому что находились в состоянии шока и до сих пор плохо себя чувствуете. Или — или докажем, что врете вы, что не просто так в свидетели набиваетесь. Все равно докажем. Тут на одной мелочи прихватим, там на другой — уж больно много у вас провалов в памяти. И других свидетелей найдем — которые покажут, что вы нам неправду говорили. Точно найдем — вы уж мне поверьте.

Наверное, ей надо было возмутиться — начать говорить что-нибудь типа того, что она так этого не оставит. Она пойдет к его начальству, она сейчас же поедет в газету или на телевидение. Но она просто смотрела на него недоуменно — внимательно вслушиваясь в его слова, зная, что сейчас он откровенен и ей надо понять за какие-то секунды, не лучше ли ей и в самом деле согласиться на его предложение, потому что он явно желает ей зла, а значит, может его сделать.

— Ну так как, госпожа Польских, — что скажете? Ведь точно установим, что врете вы — что не просто так в свидетели записались. Может, вы знакомы были с покойным, а? А может, вы и убийцу знали? Может, покойный вас из машины высадил, чтобы деловую беседу провести, а тут его и?.. А может, вы его отвлекали, пока киллер химичил что-то там в машине? А может…

— …может, это я его и убила — вы, кажется, это хотели сказать?

— А вы не острите! — рявкнул хамелеон, окончательно теряя контроль. — Не то у вас положение, чтобы острить. Вам бы сделать что советуют и уйти спокойно и забыть обо всем. А то ведь… А то ведь до вас и бандиты докопаться теперь могут — а с ними, как с нами, не поговорите уже, у них разговоры другие. Да и тот второй, которого вы видели якобы — если он был, он ведь тоже где-то рядом. А вы еще и нам проблемы создаете. Так что не ровен час случится что с вами, Марина Евгеньевна. Да запросто — при нашей нервной жизни и при вашем отношении к нам что угодно случится. Зря вы в это лезете — вам бы одуматься, пока не поздно…

— Вы хотите сказать?..

— Я хочу сказать, что вы мне своими показаниями карьеру сломать пытаетесь, — а я вам гарантирую, что, если не перестанете воду мутить, я вас посажу к чертовой матери. Или бандитов, которые под покойником работали, к вам направлю — с ними-то пооткровеннее будете!