Она отмахнулась.

– То, что я слышала о вас, говорит о том, что стоит вам только шевельнуть бровью… и этот корабль – ваш. А я буду служить вам. Или… если захотите, меня уволите, возьмете другого, старого и занудного! Но, предупреждаю, я в самом деле один из лучших капитанов!.. Извините, меня послали пригласить вас на завтрак.

Я сказал медленно:

– Послали?..

Она пожала плечами.

– Я не хозяйка, а всего лишь служащий. Хоть и высокопоставленный и высококвалифицированный… какое длинное слово!.. Итак?

– Пойдемте, – сказал я.

Корабль слишком огромен, устойчив, и слишком роскошен. Дворец султана Брунея на плаву, Тадж- Махал посреди океана. Элегантный капитан этого корабля направилась не к какой-нибудь рубке или что там еще на корабле, а к зданию, тоже роскошному и построенному не по проекту архитектора из Урюпинска.

Когда эта Джессика Лайн распахнула передо мной дверь, я подсознательно ожидал, что придется спускаться по железным ступенькам, справа и слева брызжут паром горячие трубы, но без всяких холлов открылся большой зал. Снова я ощутил знакомую руку опытного и явно дорогого дизайнера.

Посреди зала огромный широкий стол, можно усадить и двенадцать человек, и двадцать, и даже семерых. Элегантный капитан обогнула стол, оглянулась, улыбка была больше дружеская, чем профессионально приветливая.

– Вас ждут в задней комнатке. Там теснее, но…

Снова она распахнула дверь, как услужливый шофер дверцу лимузина. Я перешагнул порог и наткнулся на шесть взглядов. Эта комната намного меньше, проще, стол придвинут к стене, а в креслах все шестеро: Челлестоун, Соммерг, Лордер, Лакло, Живков, Ноздрикл.

Челлестоун, несмотря на его грузность, поднялся первым, довольно резво, тут же встали и остальные.

– Вольно, – сказал я. – Садитесь, господа.

Челлестоун слабо улыбнулся.

– Я счастлив, – прогудел он виноватым басом, – что вы не потеряли чувства юмора. Простите за все, Владимир… если сможете. Впрочем, я на это и не надеюсь.

– Правильно делаете, – ответил я. – Итак, что это значит?

Они переглядывались, бросали друг на друга нервные взгляды. Челлестоун проглотил комок в горле, сказал торопливо:

– Прежде всего… прошу вас, сядьте. Где угодно. Если хотите, сгоните любого из нас с его места.

– Вас сгонишь, – ответил я.

Они молча смотрели, как я сел. Я некоторое время двигался, устраиваясь поудобнее. На самом деле, конечно, выгадывал секунды, стараясь ухватить как можно больше из ситуации. То, что чувствуют себя явно неловко и даже виноватыми, мне автоматически придает уверенности. И тут неважно, играют виноватых или в самом деле так себя чувствуют, но я ощущаю себя все крепче, а этого хотят и они, и я.

Челлестоун оглядел коллег, но все пятеро отводили взгляды. Он скривился, сказал грубым голосом, который напрасно старался сделать мягче:

– У вас возникли вопросы… Так задайте! Мы здесь, чтобы на все ответить.

– Какие вопросы? – удивился я. – Вы меня похитили, чтобы продать в рабство. Говорят, у вас все еще есть хижины дяди Тома для негров, евреев и коммунистов.

Челлестоун хрюкнул, беспомощно развел руками. Молчание длилось почти минуту, наконец устало заговорил Соммерг. Глаза его показались мне покрасневшими, словно долго смотрел навстречу сухому ветру.

– Хотите правду? – спросил он серым бесцветным голосом. – Так вот получайте ее… Да, весь этот симпозиум был затеян с одной-единственной целью, чтобы выманить вас из России. И мы все, все шестеро, участвуем в этой гнусности. Добровольно участвуем, никто нас не принуждал.

– Странно видеть идейных людей, – сказал я, – в вашем лагере.

Соммерг кивнул, но смолчал, а сказал тихим печальным голосом Живков:

– Дело в том, Володя, что ставки слишком уж высоки.

– Для того, чтобы возникли идеи?

– Идеи, Володя, – сказал Живков, – в благополучном обществе не нужны… почти не нужны. Когда человек сыт, то его ум и душа спят.

– Но я, – сказал я, – человек идейный. До крайности идейный… Кстати, вы считаете, что сойдет с рук?

Он кивнул.

– Еще бы.

– Почему?

– Сами догадайтесь… Россия – не Америка. Это наша страна сразу встает на дыбы, только бы защитить своих граждан. Стоит одному прищемить палец где-нибудь на другом конце света, тут же посылаем ударный