Профессор Соммерг, подумал я, вам хорошо подошел бы напудренный парик с косичкой. И с бантиком на косичке. Но, увы, вас опередили панки и мексиканцы.
Челлестоун благодаря своему росту сразу заметил меня. Он всегда все замечает, я вижу по его работам, на все реагирует быстро и неожиданно… для всех, но не для меня.
Я смотрел, как он раздвинул толпу и двинулся, как ледокол, в мою сторону. Голову слегка втянул в плечи, мне его поза показалась похожей на боксерскую стойку. Он и походил на боксера-тяжеловеса в отставке, эдакого экс-чемпиона, теперь тренера высшей лиги.
– Вольдемар! – сказал он громогласно. – Хоть вы и прячетесь за неким железным занавесом, но мы знаем ваши портреты…
Моя ладонь утонула в его громадной пятерне. Я задержал дыхание, а когда он освободил мои слипшиеся в одну побелевшую массу пальцы, попробовал осторожно пошевелить ими, чтобы туда пошла кровь. Челлестоун обернулся, гаркнул зычно:
– Соммерг!.. Черт, Соммерг!
Соммерг выбрался из окружения, бросил на Челлестоуна ядовитый взгляд, а мне сказал с исключительнейшей вежливостью:
– Добро пожаловать, мистер Владьимир! Мы рады видеть вас… Меня зовут Джастин Соммерг, я профессор, а не черт, как почему-то решил мистер Челлестоун…
Мы обменялись рукопожатием, Челлестоун оглушительно хохотал. Заслышав наши разговоры, от другой группы отделился очень живой господин, румяный, с бакенбардами, взлохмаченный, с блестящими, как у цыгана, глазами, весь шустрый и подвижный, как ртуть. Я узнал лучшего инфиста Франции Шарля де Лакло, видел портреты на его сайте. Он пошел к нам быстро, на ходу разводя руки. Я даже подумал, что кинется мне на шею, но господин лишь крепко сжал мне ладонь обеими руками, сказал с жаром:
– Как я рад!.. Вы Владимир Факельный?.. Ух, я вас представлял старше!.. Владимир, как насчет этого нового месторождения нефти у берегов Африки?.. Давайте шарахнем по прибрежным государствам… надо посмотреть их собачьи имена на глобусе, идеей восточных единоборств? Представляете, негры визжат и кувыркаются в кунфу, как какие-нибудь обезьяны-юсовцы! Передерутся, а мы тем временем введем там военный режим с последующим…
Я кое-как освободил длань, пальцы у него твердые и горячие, а он, смотря мне в лицо живыми цыганющщими глазами, тут же продолжал жизнерадостно:
– Тогда солипсизмом! Негры ж не знают, что это такое!.. Шарахнем так, что по всем их замбабвам побредут придурки, твердящие, что, кроме них, никого на свете и самого света тоже нет… А мы тем временем моментальненько приберем к рукам…
Я не успел отказаться, Челлестоун расхохотался громко и нагло, глазки его стали совсем маленькие, медвежьи, заявил авторитетно:
– Вольдемар, не слушайте…. Кстати, в соседнем зале уже накрыли на стол.
Для Лакло это был рев медной трубы, зовущей на бой с бифштексами, он ринулся вперед, волоча меня. Я высвободился, Лакло унесся, а Челлестоун посмотрел ему вслед с выражением непередаваемого презрения, сказал достаточно громко, чтобы слышало его и чужое окружение:
– Никчемный человек. Идей много, но ни одну еще не довел до конца.
Да, подумал я, если бы Лакло все свои идеи доводил до конца… Или хотя бы половину. Нет, и трети было бы достаточно, чтобы… Я зябко повел плечами, мы двинулись с Челлестоуном и Соммергом в сторону зала. Широкие ступни Челлестоуна так и норовили наступить мне на ногу, я отпрыгивал, как заяц, но делал вид, что это я так, от живости. От Лакло заразился. Кристина по одному моему взгляду молниеносно оказалась рядом, взяла под руку, и мы направились в зал.
Соммерг внезапно сказал сухим дребезжащим голосом:
– А вот и Лордер. Я уж думал, не приедет.
Перед широким панорамным окном стоял и смотрел на океан высокий сухощавый мужчина, весь коричневый от плотного загара. Он был в рубашке с короткими рукавами и шортах, как и многие, кого я видел за последний месяц, но у них просто рубашка и шорты, а у Лордера выглядели, как охотничий костюм для сафари.
Он держал в правой руке фужер вина, взгляд задумчив, от окна падает мягкий свет и красиво озаряет мужественное лицо, играет в бокале, рассыпая искорки по стеклу и высвечивая поднимающиеся воздушные пузырьки. Он в самом деле хорошо смотрелся бы на охоте, где-нибудь в саванне, подтянутый и целеустремленный.
Зачуяв наше приближение, Лордер повернул голову, не потревожив корпус. И снова в этом движении нечто от аристократа, лорда, особы королевской крови, что следят за каждым жестом, отсекая все ненужное. Холодные серые глаза без улыбки просканировали нас цепким взглядом, взвесили и наклеили на каждого ценник, затем губы слегка раздвинулись, что обозначило улыбку…
– А, дорогой Челлестоун!.. Мое почтение, профессор Соммерг… А это, если не ошибаюсь, тот самый знаменитый Владимир?
Да что они все путают имя с фамилией, подумал я раздраженно. Нарочно, что ли? Новый прием в инфизме? Надо им тоже что-нибудь ввинтить или засандалить… А то и засадить по самые бэцалы в порядке ответного шара.
Серые холодные глаза изучали меня без всякого выражения. Человек, вспомнил я из старых романов, рожденный повелевать… Хрен тебе, в своем юсовском курятнике повелевай, а здесь я – рожденный повелевать, ломать, строить, создавать, творить!
Его бесстрастное лицо чуть дрогнуло, уловил, что я не признал себя аристократом нижнего ранга, тем более – простолюдином, зато считаю себя варваром с большим топором, что сметет на хрен все его королевство вместе с их цивилизацией, а на обломках создаст новую аристократию, уже из варваров.
– Впервые, – сказал он тем же бесстрастным голосом, – видим Владимира на симпозиуме такого уровня… Как это удалось?
Я показал на Кристину.
