Женщина устало отмахнулась:

– Уймись, Ховрах. Здесь твои подкаты не сгодятся. Тцар исчез в долине?

– Да, – ответил Мрак неуклюже. – Он должен был бы добраться быстро… Лишь только скинул бы веревку.

Она чуть повернула голову, Мрак увидел бледную улыбку на бескровных губах.

– Его нет в долине, доблестный Мрак. Но в любом случае ты должен опасаться не только тцаря, но еще больше – Горного Волка.

– Этого Волка Ущелий? – воскликнул Ховрах. – Да, с тем зверюкой лучше не сталкиваться. Он побеждает всех.

Мрак проворчал:

– На всякую силу находится другая сила.

Женщина долго молчала. Мраку показалось, что она забыла про них. Наконец тихим голосом, похожим на легкое дуновение ветра, произнесла:

– Горного Волка тебе не победить.

– Возможно, – согласился Мрак. – А возможно, и нет.

Она покачала головой:

– Его вообще убить невозможно.

– Ну?

– Поверь, чужеземец.

Мрак проворчал:

– Все-таки поверить не берусь. Говорят, даже боги умирают.

– Горный Волк не бог, но умереть ему не дано.

Что-то странное в словах женщины заставило его спросить настороженно:

– Почему? Умирают все.

Она с усилием повернулась от окна. Отчаяние в ее глазах было невыносимым. Но Мрак увидел, как к отчаянию добавилась еще и горечь. Мертвым, как вьюга, голосом сказала медленно:

– Горному Волку повезло… Неслыханно! Однажды, это было лет десять тому, сам Маржель забрел в одинокое жилище его матери. Он бродил по землям и народам, воспевал подвиги, смерть в бою, голодал и мерз, как все смертные. И когда бедная женщина накормила его и напоила, выставив на стол все, что было в доме, к тому же зарезала для гостя единственную в хозяйстве курицу, Маржель растрогался и спросил, что бы она больше всего хотела узнать.

– Догадываюсь, – кивнул Мрак. – Мать есть мать.

– Да. Мать сразу же спросила, где сейчас ее сын. Маржель ответил, что в долине, где граница между Артанией и Славией. Мать робко спросила, что сын делает, и Маржель ответил, что бьется один с тремя противниками. Мать в ужасе воскликнула, не скажет ли гость, сколько ее любимому сыну осталось жить такой жизнью… И Маржель, посмотрев в огонь, увидел, что соратники Горного Волка уже пали, он окружен врагами, а сзади подкрадываются с длинными копьями… И он честно ответил матери, что ее сыну отпущено столько же времени, как вон той догорающей головне в очаге.

Она замолчала, посмотрела прямо на Мрака. Тот пожал плечами:

– Признаюсь, не знаю, как она поступила. Зарыдала? Начала рвать на себе волосы? Порвала одежды в знак скорби? Бросилась в ноги Перуну? То бишь Маржелю?

– Нет, – ответила женщина. – Она бросилась к очагу и голыми руками выгребла из россыпи углей догорающую головешку.

Мрак задержал дыхание. Он словно ощутил в воздухе запах горящего человеческого мяса, когда руки матери выгребали из раскаленных углей, где плавится даже металл, крохотный кусочек дерева.

– Понятно, – сказал он с благоговением. – Только руки матери… Только ее любовь! Да, я знаю, слово богов нерушимо. Даже другие боги не могут его изменить или нарушить. Так что Горный Волк может за себя не страшиться?

– Он и раньше не страшился. Хотя, конечно, теперь очень гордится своей неуязвимостью, но приписывает своему воинскому умению. Которое, правда, в самом деле велико.

Мрак хмурил брови, кряхтел. Предположил с неловкостью:

– Горный Волк – подлая тварь… но не могу же прийти к старой женщине, сказать: отдай ту головешку, я спалю ее вместе с твоим сыном!

– Ты не можешь, – согласилась ведунья, – но другие…

– Что? Уже приходили?

– Никто на свете, кроме меня, не знает о таком пророчестве. Кроме меня, матери и самого Маржеля. Но любовь матери безмерна. Она все равно страшилась, что когда-то секрет ее сына раскроется и тогда кто-то из врагов явится за головней. Однажды ночью она переоделась простолюдинкой, прокралась к выходу из города. С тех пор ее никто не видел. Нищенкой ли скитается, отшельницей ли живет в лесу – кто знает? Горный Волк счастлив своими кровавыми победами, а мать счастлива, что по-прежнему может заботиться о своем ребенке, оберегать его. Для матери это самое важное, чтобы ее дите уцелело. А каким бы ни был он для других чудовищем, но для матери всегда останется тем крохотным розовым младенцем, который пачкал белье, и тем карапузом, что со счастливым смехом бегал за бабочками…

А Ховрах закончил похлебку, выскреб котелок, с сожалением заглянул внутрь: